Это был период особенной востребованности на работе. Фильм шёл за фильмом. Марина жила в командировках, на съёмочных площадках. Перерывов она почти не делала. И хотя каждый раз буквально падала от усталости, никаких отпусков Марина не признавала. Отпуск предопределял поездку, а ехать ей было не с кем. А вот на работе её ценили. Очень ценили. Должность её давно перестала называться «ассистент режиссёра», теперь Марина была режиссёром. Она так и говорила, если её спрашивали о работе: «Я – режиссёр». Вот так значимо, звучно, веско, престижно. С Мариной советовались, она выезжала на поиски натуры, выбирала актёров, составляла графики рабочих смен. На работе она подавала себя как мэтр. В кино нужны её опыт, знания, чутьё. Марина искренне считала себя кинематографисткой. Она понимала в операторской работе, в монтаже, в сметах, кастингах. Она – кинематографистка из семьи кинематографистов, профессионалка, каких сейчас уж нет, старая школа. Представляясь режиссёром, Марина даже сама для себя забывала сделать разницу между режиссёром и режиссёром-постановщиком. Она могла, конечно, в соответствии с инструкциями, указать, куда ставить декорации и реквизит, расставить массовку, вызвать занятых в сцене актёров, но другой человек представлял в своей голове будущий фильм, кричал «мотор, начали», а потом «стоп, снято», делал детальную раскадровку в соответствии со своим вкусом, прорабатывал режиссёрский сценарий, отвечал за всю продукцию. Марина с важным видом читала сценарии, они ей нравились или не нравились. Проблема была в том, что Марина никогда не умела объяснить «почему», критический разбор произведения она делать не умела. Когда-то она отвечала за «хлопушку» и монтажные листы, делала в кадре метки, но в последнее время ей уже не приходилось заниматься такими мелочами.

На работе Марине было хорошо, она чувствовала свою востребованность и нужность, и даже после съёмок её финальная фраза «смена закончена, всем спасибо» звучала в её устах веско и значительно. Марина была в своей стихии. И как бы она не старалась привнести в свою жизнь иные смыслы, работа в ней оставалась самым важным и значительным делом. Впрочем, этот главный фактор по поводу своей навязчивой привязанности к работе Марина не осознавала, зато был резон, лежащий на поверхности – деньги. Марине было нужно довольно много денег, чтобы удовлетворять свои растущие потребности. Она не ездила отдыхать за границу, не тратилась на образование детей, зато покупала дорогие вещи. Небольшая красная немецкая машина была её гордостью. Марина сидела за рулём и ощущала себя самодостаточной, независимой деловой женщиной, которая сама себя обеспечивает, и поэтому ни перед кем не обязана отчитываться. Машины нужно было периодически менять, каждый раз покупая модную престижную марку. Вот, например, корейская Киа – отстой, на такой машине ездить стыдно, её никто не покупает. Кто «никто» – Марине было трудно объяснить. «Общество», её круг – вот кто. Она достигла немалого положения и должна ездить на хорошей машине. Марина даже приучилась часто говорить окружающим, что деньги для неё – не проблема. Теперь Маринины коротковатые пальцы были унизаны кольцами. Каждый год она покупала себе средней руки бриллианты. Кольца завораживали её своим блеском. Увидев кольцо в магазине, взглянув на нешуточную для Марины цену, она начинала так сильно его хотеть, что не могла удержаться от покупки, любовалась им на пальце и, слегка ужасаясь своей расточительности, успокаивала себя, что она наконец-то имеет право и заслужила. Другим женщинам ювелирные изделия дарили мужчины, Марина же дарила их себе сама, уподобляясь бедным одиноким женщинам, которые сами покупают себе букеты. Вынужденная самостоятельность наполняла Марину гордостью, что она может обойтись без посторонней помощи; с другой стороны, она понимала, что гордиться тут особо нечем. Марина обожала одеваться: молодёжный стиль, лосины, блузы, высокие сапоги. Это было стильно, и как Марина полагала, очень сексуально. По-настоящему женственных вещей она носить так и не научилась, в её гардеробе не было ни платьев, ни каблуков.