Нине казалось, что это какой-то фарс. Ведь еще накануне она отнесла документы в Репинскую академию и на днях должен был состояться первый вступительный экзамен… Однако, споры с отцом были в семье категорическим табу. И через какое-то время Нина стала студенткой Военной Академии. Кроме нее на факультете было всего три девушки и мужского внимания было хоть отбавляй. Но Нину не цепляли грубоватые однокурсники в погонах и все они были для неё лишь приятелями и «своими парнями».
Удивительно, что пробить брешь в глухой обороне, взятой Ниной, удалось наименее достойному – Игорю Морозову, ловеласу и пустослову. Она, порой, и сама не понимала, что нашла в этом пустом нарциссе с подвешенным языком. Но уж больно долго и тщательно он её «окучивал» и в какой-то момент она неожиданно для себя проснулась с ним в общей постели.
Игорь учился со второго дня на третий, звезд с неба не хватал, и генеральская дочка виделась ему кратчайшим путём к блестящей карьере. Он вцепился в Нину мёртвой хваткой и не отпускал до тех пор, пока в её паспорте не появилась его фамилия.
Тут только он немного расслабился и поехал за женой по назначению в небольшой городок, где они рука об руку пошли вверх по карьерной лестнице.
Всё было расписано на годы вперед. Служебная квартира, звания, должности, планы. Жизнь просматривалась ясно и четко, как нарисованная на холсте известного художника.
Кстати, с год назад Нина вернулась к своему увлечению и начала рисовать акварели. В кабинете за шкафом у нее стоял мольберт, к которому она время от времени «убегала» от гнетущей действительности…
В какой момент и что в их семейной жизни пошло не так, Игорь не понимал. Одно ему стало ясно, когда он заехал в их «семейное гнездо» – жена исчезла навсегда, бесповоротно, и ни через какие две недели не вернется.
***
Нина и Адрей совсем немного отъехали от городка в сторону Москвы и остановились на обочине в «кармане» у придорожного кафе. Нина заглушила машину и повернулась к Андрею. По её лицу текли слезы. Он схватил её в охапку и молча обнял.
Оба помнили день, который перевернул в их жизни абсолютно всё. К тому времени они общались с пару месяцев, но больше вскользь, по работе. Хотя даже на расстоянии той социальной пропасти, которая непреодолимо их разделяла, они испытывали едва уловимую симпатию друг к другу.
Всё изменилось в один день. Андрей зашел в кабинет к Ирине подписать пару документов. И вдруг застыл у мольберта.
– Адмиралтейство? – спросил он.
– Да, – кивнула Ирина.
– По памяти рисовали или по фото?
– По памяти, – ответила она. – Мне не надо смотреть фотографии, чтобы вспомнить все детали. Я закрываю глаза и вижу Питер. Невский, Ваську, Исакий, мосты, проспект Обуховской обороны… Как будто вчера там гуляла.
– Я не знал, что вы из Питера. Я там родился и жил до 17 лет – сразу после школы уехал в Москву учиться. Да так там и осел.
– Забавно, – Ирина взглянула на Андрея с неподдельным интересом. А я наоборот, в 17 приехала в Питер – и, собственно, тоже за этим. Правда, училась не тому, о чем мечтала.
Она задумалась, а Андрей всё разглядывал картину, узнавая в ней знакомый облик родного города.
– А о чем мечтали? – спросил, наконец, он. И вдруг сам же и ответил: – Нет, не говорите, я сам скажу. Мечтали бродить с этюдником по небольшим городкам и рисовать людей, церкви, дома, закаты, озера… Ускользающую красоту.
Он взглянул на неё и прочёл в её глазах желание слушать ещё и ещё.
– Когда смешиваешь краски на холсте – или даже на листе бумаги – и из пустоты получается новый живой мир, чувствуешь себя немножко Богом. Потому что создаешь из ничего красоту. Это непередаваемые чувства. И даже если просто рисуешь с натуры, какой-нибудь костёл в центре Европы, который простоял уже тысячу лет, и был сфотографирован миллион раз с тысячи разных ракурсов – всё равно создаешь новое. Потому что картины – это живое и тёплое искусство, которое всегда передаёт настроение художника. Ни одна картина не является механическим отпечатком местности. Это всегда новое произведение, даже если каждый день рисовать одно и тоже…