– Что-то лицо твое мне знакомо, – сообщила Света, – ты в кино случайно не снимался?

– Пока еще нет, – смущенно отвечал я, – но рассматриваю такие варианты.

– Значит не там я тебя видела, – задумалась она, – но по телевизору точно. А профессия у тебя какая? – продолжила она долбить меня вопросами.

– Радиоэлектроника, – сказал я чистую правду в надежде, что она отвяжется, но не тут-то было.

– В Лурдесе будешь работать? – тут же вылетело из нее, – я знаю, где это, совсем рядом с Гаваной. Там двое знакомых мужа трудятся – жутко секретное место.

– Нет, не в Лурдесе, – хмуро ответил я, – я даже не знаю, что это такое.

– Вспомнила, – заявила она с прояснившимся лицом, – где я тебя видела. Неделю назад тебе медаль какую-то вручали, в программе Время это показали – правильно?

– Ну правильно, – с тоской ответил я, – а за что медаль дали, все равно не скажу, не спрашивай. Военная тайна.

На этом она, наконец, отцепилась от меня и занялась дочкой, а я вжался в кресло и закрыл глаза – не люблю я авиаперелеты, особенно страшно бывает при посадках, при них ведь до 90 процентов происшествий случается.

––

Но все прошло в штатном режиме. Предложил таки из вежливости соседке помощь при высадке и транспортировке в зал прилетов, но она гордо отказалась – мол, ее супруг ждет там. Ну и славно…

Куба встретила нас ярким тропическим солнцем и волнами сложных ароматов, которые так сразу и не идентифицируешь. Райское же местечко – температура ниже 23 градусов не опускается вообще, отопления в домах, то есть не требуется. Фрукты висят на деревьях вдоль дорог, подходи и рви – можно не работать, с голоду не умрешь. И удушающей жары, как, например, в Сингапуре, нет, на редкость комфортные условия.

Меня встретил неприметный гражданин латиноамериканской внешности, в руках у него был плакатик с надписью «Senior Balashoff» – я тут же подошел к нему и поздоровался, по-русски он говорил прекрасно.

– Меня зовут Теофилло. Как долетели, сеньор Балашов? – спросил он, откровенно разглядывая мою пеструю гавайку.

– Спасибо, прекрасно, – ответил я, подумав – ого, как Стивенсона его зовут, – мы сейчас сразу в клинику поедем?

– Нет, сначала в апартаменты, – сказал он, скатывая плакат в трубочку.

И мы запрыгнули в Крайслер-Континенталь 1959 наверно года выпуска, длиннейший автомобиль, красивый по-своему, но какой-то уходящей в могилу красотой, от чего мне лично стало немного грустно.

– Как у вас это добро не развалилось до сих пор? – поинтересовался я, оглядев внутренности машины.

– Ухаживать надо, – лаконично ответил Теофилло, – тогда ничего и не развалится. Американцы в 50-х на совесть технику делали, не то, что сейчас.

Мы вырулили со стоянки аэропорта имени Хосе Марти и двинулись по практически пустому хайвею на восток, солнце при этом светило нам строго в спину.

– Тепло у вас тут, – сказал я ему, чтобы как-то поддержать разговор.

– У нас тут всегда тепло, – буркнул он в ответ, – не то, что в вашей Москве.

– Бывал там? – продолжил я.

– Пять лет учился, – нехотя выдавил он из себя и, предвосхищая мой следующий вопрос, добавил, – в МИРЭА, слышал про такой?

– Конечно, – ответил я, – на Малой Пироговской?

– И там тоже, – сделал он неопределенное движение свободной рукой, – но в основном на Стромынке. Как вспомню ваши февральские морозы, так и вздрогну.

– Да, зимой у нас прохладно, – подтвердил я и перешел к более предметным вопросам, – а апартаменты – это где?

– Рядом с советским торгпредством, – сообщил он, – Калле, 66, между 3-й и 5-й авенидами.

Мне эти названия ничего не говорили, поэтому я счел нужным замолчать. Потянулась городская застройка, слева пронесся неимоверно красивый особняк с индийскими какими-то мотивами в отделке.