И все же университетское образование давало какую-то зацепку. Будучи человеком грамотным, знающим и весьма начитанным, но никогда не учась, тем более в университете, Константин Алексеевич питал уважение и интерес к людям образованным. Кроме того, в справке НКВД говорилось, что Вальтер по не вполне ясным причинам прерывает командировку и собирается домой. Срок его отъезда совпадал с началом Костиной командировки, стало быть, можно каким-то образом познакомившись еще в Москве, завести новый контакт в Берлине. В общем, надо знакомиться.

В сущности, это было проще простого – достаточно было Борю попросить о встрече или зайти к нему в наркомат на площадь Ногина. Все будет выглядеть совершенно естественно, тем более что командировка Константина Алексеевича связана именно с делами их наркомата.

Стать и аристократизм – вот что чувствовалось в Вальтере фон Штайне. Крупный, высокий, подтянутый, умеющий носить свой светлый костюм как собственную кожу, он сразу вызывал симпатию. Типичный немец, белокурый, слегка рыжеватый, голубоглазый, с большим широким лицом, на котором почти всегда при общении появлялась улыбка, выражавшая то согласие, то удивление, но неизменно – искреннее внимание к собеседнику, он сразу заинтересовал Константина Алексеевича. Обменявшись в кабинете у Бориса крепким рукопожатием и парой обычных фраз, они оба взглянули на хозяина кабинета. Возникла даже чуть неловкая пауза, неизбежная, когда один человек знакомит двух других: продолжится ли знакомство, будет ли хотя бы мимолетное общение и обмен еще несколькими фразами, или же вежливое рукопожатие было всего лишь извинением хозяину кабинета за прерванную беседу двоих внезапным приходом некого третьего. В миг, когда все трое, стремясь прервать паузу, решились что-то сказать, столь же незначащее, на столе зазвонили сразу два телефона, один – прямой наркомовской связи. Этот звонок отсекал хозяина кабинета от гостей, предоставляя их друг другу на время разговора, а правила советского этикета требовали выйти, ведь любая беседа, тем более с наркомом, могла оказаться секретной. В предбаннике, как на новом советском сленге называлась приемная, Вальтер и Константин Алексеевич присели на черный кожаный диван, и вновь повторилось то же: неловкая секундная пауза и две фразы, сказанные одновременно:

– Надолго ли к нам? – произнес Константин Алексеевич, вежливо обернувшись на диване к Вальтеру.

– Какая удобная мебель в советских наркоматах! – в той же позе произнес Вальтер.

Зеркальность поз, когда герои на кожаном диване несколько искусственно поворачиваются друг к другу и говорят одновременно совершенно пустые вещи, лишь подчеркнула комизм момента. Секретарша, сидящая за письменным столом и почти закрытая от посетителей как бруствером окопа огромным «Ундервудом», прыснула смешком, и это вдруг сделало саму ситуацию ужасно веселой. Неловкость схлынула, и два человека, сидящих на диване, весело расхохотались.

– И все же, надолго ли? – спросил Константин Алексеевич, сев естественно и удобно, положив ногу на ногу и утонув в пружинах дивана.

– Увы, нет. И хоть мебель очень удобна, но надо ехать. Как раз сейчас обговаривал с Борисом Алексеевичем дату отбытия.

– И когда же?

– На следующей неделе. Но теперь все будет зависеть от этой милой барышни: ведь важно не сдать документы о командировке. Это вообще ничего не значит; важно их принять. И если она их не примет, то я останусь в Союзе Советов ее пленником – навсегда!

– На вашем месте, Вальтер, я не тяготился бы подобном пленом!

– О, нет! Втайне я желаю его, и моя любовь к родине входит в тягчайшее противоречие с этим моим ужасным, страшным тайным желанием!