– Не знаю, – Вальтер пожал плечами. – Просто, я думаю, у нас профессиональный взгляд на эти возможности. Поэтому, заметьте, нам с вами интереснее, чем кому-либо еще. Ну а потом… для него эти концерты – деньги, притом неплохие.

– Надо бы, чтобы он работал на нас, – про себя, как бы размышляя вслух, пробормотал Костя.

– Вот именно! На нас с вами! – поднимал Вальтер стакан вина на уровень глаз, предлагая Константину присоединиться. Делая ответный жест с бокалом вина, Костя. размышлял о том, что Вальтер судя по всему, очень хороший разведчик, что он ведет свою и весьма самостоятельную игру, и отнюдь не против СССР, и что он, Костя, нужен ему в этой игре не как средство, орудие, волшебный предмет, талисман, но именно как друг и союзник. И объяснение этому было довольно простым: в Вальтере ему виделся человек, желавший помешать тому же, чему и он хотел бы помешать – новой чудовищной исторической распре России и Германии; способствовать тому же, чему и он хотел: союзу СССР и Германии.

А Мессинг все метался по залу, и уследить за его перемещениями было практически невозможно. В какой-то момент, пробегая мимо, он бросил перед Константином Алексеевичем сафьяновую визитницу – вероятно, задание дамы в бордовом платье включало в себя и этот пункт. Рука механически взяла крохотную складную папочку, куда джентльмены укладывают полученные во время светских раутов визитные карточки, но в этот момент заиграл туш. Импресарио поднялся на подиум, достал из внутреннего кармана исписанный дамой листок, разогнул его и начал читать. Обнаружилось, что артист исполнил абсолютно точно все, что было записано на листке. При чтении все новых и новых пунктов, досконально исполненных, люди начинали хлопать в ладоши, подвыпивший офицер вскочил и закричал «Браво!». Это произвело невероятное общее возбуждение. Зал неистовствовал, почти все вскочили со своих мест. И видно было, что этот восторг придает Мессингу силы, он буквально черпал их из ликования зрителей: плечи распрямлялись, он становился как будто даже выше ростом.

Всеобщее ликование переросло на какое-то время в обычную ресторанную ситуацию, между столиками вновь засновали официанты с подносами. Люди, улыбаясь, вставали разыскивать свои вещи, их новые владельцы раскланивались с прежним хозяевам, возвращая часы, запонки, драгоценности; артист, в первый раз поклонившись, убежал с подиума за кулисы. Константин Алексеевич рассеяно взял сафьяновую визитницу и оглядывал зал: он не заметил, чья это была вещь; хозяин тоже не подходил. Пока он в растерянности крутил визитницу в руках, из нее выпал ровный листок бумаги, действительно похожий на карточку. Костя механически взял его, чтобы положить обратно, и увидел, что это не карточка, там не было ни имени, ни адреса с телефоном. На ней было выведено по-русски печатными неумелыми буквами (видно, писавший почти не знал кириллицы, скорее, пытаелся правильно копировать незнакомые буквы): «ВАС ХОТЯТ УБИТЬ! УЕЗЖАЙТЕ! У ВАС ЕСТЬ ТОЛЬКО ТРИ ДНЯ!»

– Почитайте, Вальтер! Оказывается, я удивительно популярен в Берлине: зайдешь случайно на концерт, а тебя уж знают, записочки несут! – сказал он, протягивая Вальтеру листочек и пытаясь за шуткой скрыть от самого себя гнетущее ощущение пустоты, какое, наверное, бывает, когда осознаешь провал. – Не наша ли брестская цыганка со своими предсказаниями вновь о себе напоминает? Опять тремя днями пугает. Или какая-нибудь новая, берлинская, на нашем горизонте объявилась?

Если задуматься, записка эта была штукой очень даже неприятной. Конечно, никакие цыганские пророчества за ней не просматривались. Означала она, в сущности, только одно: слежку. Что вся идея с поставками сельхозмашин провалилась и, строго говоря, о ней можно было забыть, что Костя, не успев приехать, остался без своего внешнеторгового прикрытия. Так что, смех-то смехом… На сцене вновь появился импресарио.