Благо, принесенное русскому народу московскими государями, самым очевидным образом перевешивает недостатки их правления. Во всяком случае, до поры массовых опричных казней.

Но была у объединительного процесса одна сторона, на которую не столь уж часто обращают внимание. Произошло не только сосредоточение власти в столице, но и концентрация знатных людей. Если прежде тверской, ярославский или новгородский боярин прекрасно чувствовал себя в родных местах, служил с родовых вотчин и делал карьеру в родной области, то теперь всё изменилось. Блага земные для русского аристократа собраны были в Москве. Тут, при дворе, он мог пасть или возвыситься, проложить всему роду путь к преуспеянию или же убить для родни всякие надежды на доброе материальное устройство. Вся знать Руси устремилась в Москву. Здесь она толклась у дверей «великих людей», стремилась приблизиться к престолу, дралась за чин, за место в Боярской думе, за деревеньку. Тут пихали друг друга локтями бояре и князья. И тот, кто мечтал о славе и богатстве, должен был войти в эту толпу, присоединиться к ней, научиться жить по ее законам.

А они – ох! – не всякий раз совпадали с идеалами доброго христианина. Добро бы сам государь, возглавляя все это великое столпотворение, возвышался над ним, как столб мужества, мудрости и великих нравственных качеств. Но и тут было от чего усомниться в достоинствах службы. Если Иван III был поистине великим правителем, может быть, величайшим во всей истории России, сильным в добре и зле, умелым законодателем и волевым стратегом, искусным дипломатом и мудрым хранителем семьи, то преемники его такой же мощью не отличались.

Федор Степанович Колычев бо́льшую часть того срока, который он отдал службе, видел на престоле Василия III – сына Ивана III Великого. А этот был правителем средних способностей. Храбрый человек, он не обладал талантом выдающегося политика, полководца, дипломата. Ему удалось присоединить Псков, Смоленск и Рязань. Войны с татарами Василий III вел с переменным успехом. По отношению к служилой знати великий князь был крутенек. До того, что порою забывал о собственных обещаниях, которые прежде давал аристократам; так что жесткость его порой выходила чрезмерной. Правда, и своевольная знать состояла далеко не из сущих праведников… Василий III как государь был не особенно хорош, но не столь уж и плох. Лишь последние годы правления сильно замарали его имя – из-за скандала, связанного с разводом.

Так или иначе, это был истинный природный государь, отпрыск Московского княжеского дома Рюриковичей с одной стороны и царственного семейства византийских Палеологов – с другой.

Но после его кончины, как уже говорилось, во главе правления встала чужачка Елена Глинская, да ее фаворит. Они погубили младших братьев Василия III.[12] Они владычествовали именем младенца, в котором служилые люди России не без труда признавали сына Василия III. Когда регентша и Овчина закончили земной путь, на смену их жестокому правлению пришла беспорядочная борьба боярско-княжеских группировок, сущая смута…

Где тут говорить о благочестии, о мудрости, о благе страны? Вместо всего этого – долгая полоса эгоистической борьбы честолюбий. Положение при дворе рассматривалось в ту пору как инструмент для удовлетворения корыстных исканий.

Страна была на подъеме. А вот политическая элита ее свалилась в продолжительный кризис.

Федор Степанович знал по собственному опыту, да и по опыту многочисленной родни: забравшись наверх, устремившись ко двору, трудно остаться чистым.

В то же самое время, помимо объединительного процесса, Русь переживала другую трансформацию. Не менее, а может быть, и более важную.