Он нервным шагом вышел вон за десять минут до звонка. Секунд пятнадцать тишины – и группа взбесновалась.

– Совершенно ненормальный какой-то! – заявила Лиля, видимо, наконец-то сложив о Владе Вячеславовиче мнение.

И я, кажется, готова была с ней согласиться. Да, я была неправа – мне следовало лучше штудировать «Алису» или, по крайней мере, молчать со своими дикими ответами.

Но и он не имел права вызывать меня на лекции. Так никто не делает. До какой же степени должна быть сильной неприязнь у человека, чтобы использовать каждую возможность её продемонстрировать?

– Гнев, богиня, воспой Влада Вячеславовича, чёрной вороны! Грозный, который группе двенадцать множество бедствий содеял и Еве Ранг больше всех, – с издёвкой пропел Паша Ушаков, поглядывая на меня.

Что теперь делать? Не ходить на мировую литературу? А я так хотела, чтобы в академии «Согинея» у меня все складывалось хорошо…

Наверное, не окажись Влад хорошим другом дядюшки, так оно бы и было…

Тем же вечером я сидела за библиотечной кафедрой, положив подбородок на скрещенные руки. Читателей не было и не предвиделось, и в пустой библиотеке стояла полная тишина. Посмотрела на часы, висящие над тёмным коридорчиком выхода.

Лампочка там постоянно перегорала.

Полдевятого. Через полчаса надо идти домой.

Может быть, подступиться к Владу Вячеславовичу без посторонних? Попытаться наладить отношения, призвать к нейтралитету…

Пообещать выучить «Алису в стране чудес» наизусть… Но и так яно, что он сочтёт это за попытку подлизаться, полебезить перед ним.

И, в сущности, правильно сочтёт.

Нет, разговаривать с ним тщетно – не только потому, что он из тех людей, которые бьют лежачих, но и потому, что я не смогла бы себя пересилить и прийти с повинной головой.

Так идти или не идти в четверг на семинар по мировой литературе?

Я отвела задумчивый взгляд от окна, в котором виднелись корявые ветки дерева, серая дорога и глухие бока частных домов.

Внезапно осознала, какая тишина стоит в огромном помещении библиотеки. На мгновенье показалось, что тишина сменилась шепотом множества голосов, будто книги, стоящие на полках, заговорили все разом.

– Привет, Ева…

– Ева, здравствуй…

– А что ты здесь делаешь, Ева?

– Как дела, Ева?

– Зачем ты убежала, Ева?

– Тебе не страшно одной, Ева?

– Ева?

– Ева!

– Ева…

Я вскочила. Звенящая тишина, точно бритва, полоснула по ушам. Зелёная штора на окне чуть-чуть шевельнулась, будто от дуновения легчайшего сквозняка. Но все окна были закрыты.

Мне показалось, что в библиотеке я не одна, и кто-то наблюдает из тёмного коридора. Свет строжайше следовало экономить, но я повключала лампочки во всём помещении, и не успокоилась, пока каждый тёмный угол не оказался освещён.

Эти вопросы я могла задать себе и сама. Так же, как могла сама задеть шторку, когда поднималась. Никогда я не верила в страшные сказки и спокойно жила одна, но за всю жизнь, наверное, впервые мне стало не по себе.

Стоя на зелёном линолеуме в центре абонемента, я смотрела на уходящие в перспективу ряды стеллажей, и все казалось, что за ними кто-то прячется.

За спиной, в коридорчике, тяжело хлопнула дверь, и я круто обернулась.

В помещение вошел пожилой мужчина добродушного вида с пакетиком в руках.

Подойдя к кафедре, он начал выкладывать детективы.

– Работайте? – с сомнением поинтересовался.

– Да-да, конечно, – я так обрадовалась его появлению, что никак не могла найти формуляр.

– У вас перепуганный вид, девушка.

– Вам показалось, – натянуто улыбнулась я.

Минут двадцать он выбирал книги, а когда я их записала, то настала пора закрывать библиотеку и уходить.

Выключила везде свет, и помещение стало казаться откровенно враждебным. Вместе с мужчиной мы вышли на улицу.