План заключался в предложение создать из компетентных специалистов комиссию по экспериментальной проверке возможностей людей, отмеченных в документах в качестве обладателей феноменальных способностей. Я искренне предполагал, что только на основании заключения этой комиссии можно было бы написать объективный доклад руководству Минобороны. Однако Михаил в ответ на мое предложение нахмурился и заявил, что комиссию мы будем собирать не менее пяти-шести месяцев, а потом проводить экспериментальные проверки, которые также займут не менее трех-четырех месяцев. И лишь к его пенсии сможем едва-едва написать и согласовать со всеми инстанциями доклад начальнику Генеральному штаба. Выслушав все его опасения, я буквально поклялся, что организационные вопросы беру на себя, и максимум через два месяца мы будем иметь готовый к представлению руководству доклад.

Собеседник тяжело вздохнул и, скрепя сердцем, согласился, поскольку другого выхода у него попросту не было. Как ни странно, но мы действительно уложились в этот срок, собрав как энтузиастов, так и ортодоксов в особую комиссию, организовали ее четкую работу, провели несколько совещаний с учеными и руководством нескольких военных структур и даже успели понаблюдать за практической работой экстрасенсов, которых подвергли самой основательной проверке. Сначала все шло, «без сучка и задоринки». Экстрасенсы показали действительно высокий уровень своего мастерства, а ученые без особых замечаний подписали акт экспертизы, после чего счастливый Бажанов, прорвался к начальнику Генштаба и блестяще ему доложил. Именно после его доклада была подписана историческая директива о создании в Генеральном штабе подразделения, ответственного за проведение работ по инновационным технологиям, к которым бола отнесена также и деятельность людей, наделенных неординарными способностями, в интересах Вооруженных Сил СССР.

Однако не успел я с чувством выполненного долга вернуться к своим прямым обязанностям, как раздался звонок из Генерального штаба. По телефону мне с сожалением сообщили, что Бажанов решением министра обороны маршала Язова уволен из Вооруженных Сил, а начальник Генштаба вызывает меня к себе на доклад.

Безусловно, я был крайне удивлен и огорчен таким поворотом дел. Учитывая, что в армии не принято через голову непосредственных командиров давать какие-либо указания, о создавшейся ситуации я немедленно доложил Шурыгину. На мой доклад тот мудро рассудил, что если люди такого уровня напрямую вышли на меня, то у них действительно случился форс-мажор, а мне, не мешкая, нужно ехать к начальнику Генерального штаба. Докладывать большому начальству мне было не впервой, но генерала армии Моисеева я до этого видел лишь на трибуне и на иллюстрациях в военных журналах. Единственное, что мне было известно, так это то, что многие генералы его побаивались за высокую требовательность и принципиальность. Я же не знал даже, какие документы мне необходимо было взять с собой. Поэтому поехал с пустыми руками, ощущая всем телом и душой давящий физический и моральный дискомфорт. У второго подъезда величавого здания Генштаба меня уже ждали и без лишних слов проводили на пятый этаж в приемную начальника Генерального штаба Вооруженных Сил Советского Союза. Оказавшись в приемной, я скромно присел на краешек одиноко стоящего стула и с интересом стал изучать интерьер помещения и его посетителей.

Неподалеку за небольшим столиком сидели генералы с бесчисленным числом звезд на погонах и о чем-то тихо беседовали. Несколько раз в приемную заходил помощник Моисеева генерал Валерий Залогин, каждый раз бросая на меня любопытные взгляды и чему-то про себя улыбаясь. Я же спокойно наблюдал за дежурным офицером и размышлял, что его службе не позавидуешь: все время надо быть собранным, знать людей, обстановку, быть готовым на любые вводные и блестяще владеть всеми премудростями службы рядом с таким высокопоставленным шефом. Неожиданно мои размышления прервал звонок дежурному, после которого тот пригласил меня в кабинет начальника Генерального штаба.