– Да что им, козлам, топиться больше негде?! – ругался начальник отделения товарищ Товстуха, за плохие показатели лишившийся переходящего Красного знамени.

Дошло до того, что одного из спасенных, некоего гражданина Тутышкина, милиционеры, прежде чем отправить в больницу, крепко вздули под Новокаменным мостом, чтобы, значит, в следующий раз здесь не топился.

Между тем Ефимсон внимательно наблюдал в психиатрическом отделении выловленных их канала новых пациентов. А все свободное время доктор проводил в городских архивах, разыскивая документы, в которых содержались бы сведения о каких-либо таинственных происшествиях, связанных с районом Обводного канала и речкой Волковкой. Поиски привели его к археологу Гвоздницкому. Их встреча состоялась незадолго до войны. Гвоздницкий рассказал о находке 1923 года и даже показал ряд рисунков надписей и знаков с каменных плит, воспроизведенных по памяти. Выходило следующее: обнаруженные плиты представляли собой ритуальное капище. Первоначальная датировка оказалась неверной. «Тут я маху дал», – искренне сокрушался археолог. Отдельные из высеченных на плитах каббалистических символов появились в Европе не ранее конца XIII – начала XIV веков. Расшифровать надписи не удалось, так как язык, на котором они были выполнены, являл дикую смесь древнееврейского и латыни. По мнению специалистов, надписи могли быть каким-то пророчеством или заклятием, на что указывало как наличие символов, так и расположение плит.

– Впрочем, все это весьма гипотетично, – в конце беседы заключил Гвоздицкий. – Истина, к сожалению, уничтожена вместе с камнями.

В свою очередь Ефимсон поведал Гвоздницкому о причине, приведший его в дом ученого. Старый археолог рассказу ничуть не удивился.

– До ихней революции, – сказал Гвоздницкий, – мне пришлось вести раскопки Согдийского царства. Работала экспедиция на местности под названием Кара-мазар, что в переводе значит «Черная могила». Среди аборигенов это место издавна слыло недобрым. Чтобы заставить землекопов работать, приходилось платить им по 30 копеек в день – сумму по тем временам немалую. Но когда мы наткнулись на несколько древних захоронений, рабочие разбежались по кишлакам, и ничто не смогло заставить их вернуться.

А через пару дней среди моих людей начался мор, причем смерть каждого была необъяснима и загадочна. Мне пришлось спешно сворачивать экспедицию и ретироваться из этой местности. Вообще при раскопках древних гробниц, захоронений и ритуальных капищ случается много таинственного. Археологи работают на таких объектах с большими предосторожностями.

Следующим шагом Ефимсона был визит в Смольный. Войдя в кабинет Андрея Жданова, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), он с порога ошарашил хозяина города следующим заявлением:

– Я с ужасом жду 43-го года. Надо что-то делать! – с этими словами Ефимсон положил на стол Жданова папку со своим отчетом о случаях самоубийств на Обводном канале.

Жданов терпеливо выслушал посетителя, обещал вникнуть в суть дела и принять самые строгие меры. Но едва за психиатром закрылась дверь, он позвонил начальнику Ленгорздравоохранения товарищу Казбечке и сказал:

– Ну и мудак же этот ваш Ефимсон! Совсем со своими психами спятил.

Поступок доктора не остался без последствий. Он получил строгий выговор, был временно отстранен от работы и отправлен на отдых в санаторий на Черноморское побережье, где его и застала начавшаяся война.

А в Ленинграде на прежнем месте разразился очередной «бум» самоубийств. Случилось это, как и предполагал Ефимсон, в 1943 году. Правда, в осажденном городе случаи суицида оставались без внимания. Но, по словам очевидцев, Обводный канал представлял в тот год жуткое зрелище. Когда немецкие снаряды рвались в канале, от взрывов то тут, то там на поверхность всплывали трупы самоубийц, и течение медленно сносило их в сторону Невы. И было их не один и не два десятка…