– Мы выпьем кофе в гостиной, – сказал ей Том. – Вы не могли бы подать и коньяк?

Мадам Аннет растопила камин. Том и Мёрчисон расположились на большом желтом диване.

– Странно, – начал осаду Том, – но «Человек в кресле» мне нравится ничуть не меньше, чем «Красные стулья». Пусть это даже подделка. Вы не находите, что это любопытно? – Том по-прежнему говорил со среднезападным акцентом. – Он даже занимает у меня в гостиной почетное место, как видите.

– Да, но вы же не знали, что это подделка! – хмыкнул Мёрчисон. – Интересно было бы выяснить, чья это работа, очень интересно.

Том, вытянув ноги, попыхивал сигарой. Он решил выложить свой последний и самый сильный козырь:

– А не правда ли, было бы очень забавно, если бы все картины, которыми владеет Бакмастерская галерея, оказались подделками? Это значит, что существует какой-то художник ничуть не хуже Дерватта. Как вам кажется?

– Но что же тогда делает Дерватт? – улыбнулся Мёрчисон. – Сидит и наблюдает за этим? Нет, это смешно… А Дерватта, кстати, я таким и представлял себе. Несколько замкнут и старомоден.

– А вам никогда не хотелось попробовать собирать подделки? Я знаю одного итальянца, который этим занимается. Сначала это была просто забава, хобби, а теперь он продает их другим коллекционерам по очень приличной цене.

– Да, я слышал о таких вещах. Но, покупая подделку, я должен знать, что это подделка.

Том чувствовал, что вступает на очень узкий и скользкий путь. Он сделал еще одну попытку:

– Мне иногда приходят в голову всякие несуразные вещи вроде этой. В конце концов, если человек делает такие хорошие подделки, так, может быть, пускай себе делает? Я не буду снимать «Человека в кресле» – подделка это или нет.

Мёрчисон, казалось, даже не слышал Тома и сидел, уставившись на картину, о которой Том говорил.

– Знаете, – произнес он, – дело не только в сиреневом цвете, а в самой душе живописи… Ваш прекрасный обед и вино настроили меня на сентиментальный лад.

Они прикончили бутылку марго – лучшую из запасов Тома.

– Вы не думаете, что владельцы Бакмастерской галереи – жулики? – спросил Мёрчисон. – Я-то практически уверен, что так оно и есть. Если бы они не были жуликами, то не торговали бы подделками наряду с подлинниками.

Том понял, что Мёрчисон считает подлинниками все выставленные в галерее картины, кроме «Ванны».

– Да, – сказал он, – если ваши «Часы» и некоторые другие в самом деле подделки. Но вы меня пока еще не убедили.

– Это потому, что вы так любите своего «Человека в кресле», – ухмыльнулся Мёрчисон. – Но если ему четыре года, а моей картине не меньше трех, то, значит, эта афера началась уже давно. Возможно, в Лондоне есть и другие подделки, не попавшие на выставку. А если быть откровенным до конца, то я подозреваю и самого Дерватта. Я думаю, что он в сговоре с Бакмастерской галереей, – ради того, чтобы побольше заработать. И что еще странно – вот уже несколько лет не появлялось новых рисунков Дерватта. Очень странно.

– Правда? А почему это странно? – спросил Том с притворным удивлением. На самом деле он знал, что это так и есть, и понимал, что имеет в виду Мёрчисон.

– Рисунок раскрывает личность художника, – объяснил Мёрчисон. – Я додумался до этого сам, а потом уже прочел об этом где-то и убедился, что прав. – Он рассмеялся. – Люди думают, что раз я выпускаю трубы, то мне недоступны тонкие материи. Но рисунок для художника – это все равно что подпись, причем очень сложная. Пожалуй, подпись или картину подделать даже легче, чем рисунок.

– Никогда не думал об этом, – сказал Том и затушил остаток сигары в пепельнице. – Так вы говорите, что встречаетесь с экспертом из Галереи Тейт в пятницу?