– Я не считаю, что я всех умом перещеголял, – ответил Мэтью на одну из самых язвительных колкостей Грейтхауса.

– Считаешь, считаешь. Этим ты многих и очаровываешь. Ох, как спина болит! Не кровать, а орудие пытки какое-то.

– Вам вроде бы неплохо спалось, в общем и целом.

– Это только так кажется. Жуть какая-то снилась.

– Правда? Случайно, не про войну пушек с кошками?

– Что? – Грейтхаус бросил на него сердитый взгляд. – Нет. Работа все проклятая. Не нравится мне все это.

– Вам приснилась работа?

– Да нет. Во сне я увидел… Ну, звучит смешно, понимаю. – Грейтхаус немного поколебался, снова достал фляжку и, держа ее наизготове, сказал: – Зуб этот чертов приснился.

– Зуб, – повторил Мэтью.

– Ну да. Зуб Маккаггерса. Который он нам показал. Помнишь всю эту тарабарщину про Бога, Иова, чудовищ и… – Грейтхаус вынул пробку и в очередной раз хорошенько промочил горло. – И все такое, – сказал он, оторвавшись от фляжки.

Мэтью подождал, уверенный, что последует продолжение. Он снова встряхнул вожжами, но это не возымело никакого действия на скорость, с которой передвигались престарелые лошади. Впрочем, до места, куда они направлялись, было уже не так далеко. В доме призрения душевнобольных их ждали доктор Рамсенделл и доктор Хальцен.

– Мне приснилось… – сказал Грейтхаус, набрав в легкие воздуха, как будто хотел, чтобы мозги у него снова заработали. – Приснилось чудовище, которому принадлежал этот зуб. Мэтью, размерами оно было с дом. Нет, больше. С церковь Троицы или ратушу. Даже еще больше. Шкура у него была как темно-серый чугун и дымилась, будто прямиком из доменной печи. Голова – с карету. И на меня смотрит, Мэтью, прямо на меня. Эта зверюга хочет есть, бросается на меня, а я убегаю. – Он вдруг осклабился как безумец. – Смешно, да?

Мэтью издал неопределенный звук, но глаз от дороги не оторвал, хоть Грейтхаус и смотрел на него.

– Чудище кидается за мной, – продолжал Грейтхаус. – Как… ураган. Как стихийное бедствие. Я бегу по полю, а на нем… валяются трупы. А может… части тел. Укрыться негде, и я знаю, что зверь меня догонит. Знаю, но поделать ничего не могу. Он вот-вот схватит меня – этими своими зубами. Мэтью, у него их был полный рот. Несколько сотен. Настоящий великан, и на ногу скорый. И вот он уже у меня за спиной, я чувствую его дыхание на затылке… и тут…

Грейтхаус замолчал. Не дождавшись продолжения, Мэтью спросил:

– Вы умерли?

– На этом месте я, кажется, проснулся. Не помню. Может, и умер – там, во сне. Не знаю. Но скажу тебе, что я точно знаю. – Он хотел было снова приложиться к фляжке, но передумал: сегодня еще предстояло работать. – Я ведь успел уже почти забыть, что такое страх. Не испуг, это другое. А тут именно страх. Когда понимаешь, что у тебя нет ни единого шанса. Вот что я почувствовал во сне. И все из-за этого чертова зуба.

– Вы на ночь пирог с угрем ели – может, от этого. Я же вам говорил, что он с душком.

– Дело не в этом. Ну хорошо, может, и в этом тоже. Живот у меня и правда немного крутило. Но в основном это из-за нашего задания. Если бы не хороший гонорар, я бы предложил Лиллехорну поискать кого-нибудь другого. Пара констеблей вполне бы справилась.

– Врачи просили прислать нас, – напомнил ему Мэтью. – Да и кто бы еще поехал сюда? Диппен Нэк? Джайлс Винтергартен? Сомневаюсь.

– Врачи эти. – Грейтхаус яростно дернул свою коричневую шерстяную шапку. – Ты знаешь, что я думаю о них и об их сумасшедшем доме. А ты, наверно, так и навещаешь ту леди?

– Навещаю. И она поправляется. Во всяком случае, она теперь знает свое имя и начинает понимать, где она и что с ней.