Третий тролль выступает вперед.

– Гребаный… – начинает он, но тут Ходжес поднимает ногу (слава Богу, сейчас нигде ничего не колет) и бьет в промежность. Слышит, как рвутся по шву его брюки, и думает: Ну ты, твою мать, и толстый. Третий тролль издает вопль боли. Под эстакадой, со всеми этими грузовиками и легковушками, которые проносятся над головой, вопль этот почти не слышен. Сам тролль сгибается пополам.

Левая рука Ходжеса все еще в кармане пиджака. Не вытаскивая ее, он, оттопыривая ткань, нацеливает указательный палец на Второго тролля.

– Эй, придурок, нет нужды ждать брата маленького человека. Я тебе сам зад надеру. Меня бесит, когда трое на одного.

– Нет, чувак, нет! – Второй тролль высокий, хорошо сложенный, ему лет пятнадцать, но от ужаса он молодеет еще года на три. – Пожалуйста, чувак, мы просто играли.

– Тогда беги, игрун, – приказывает Ходжес. – Кыш!

Второй тролль бежит.

Первый тем временем поднялся на колени.

– Ты об этом пожалеешь, толс…

Ходжес делает к нему шаг, поднимает Ударник. Первый тролль это видит, издает девичий вскрик, прикрывает шею.

– И ты лучше беги, пока толстяк не врезал тебе по физиономии. Потому что после этого твоя мать, которую вызовут в отделение экстренной помощи, пройдет мимо тебя. – В этот момент, когда адреналин и давление зашкаливают, он совершенно серьезен.

Первый тролль встает. Ходжес притворно замахивается, и тот в испуге отпрыгивает. Пенсионер результатом доволен.

– Забери с собой своего друга и приложи лед к его яйцам, – говорит Ходжес. – Они уже распухают.

Первый тролль обнимает Третьего за талию, и они плетутся к краю эстакады, за которым начинается Лоутаун. Когда Первый тролль понимает, что они уже в безопасности, он поворачивается и грозит:

– Мы еще встретимся, толстяк!

– Моли Бога, чтобы этого не случилось, недоумок, – отвечает Ходжес.

Он поднимает рюкзак и протягивает мальчишке, который смотрит на него широко раскрытыми, недоверчивыми глазами. Ему, наверное, лет десять. Ходжес убирает Ударник в карман.

– Почему ты не в школе, маленький человек?

– Мама болеет. Я собирался купить ей лекарство.

Ложь настолько неприкрытая, что Ходжес не может не улыбнуться.

– Нет, не собирался. Ты удрал с уроков.

Мальчишка молчит. Он во власти незнакомца, никто больше не вмешается, как вмешался этот старик. Никто больше и не носит в кармане носок с завязанным в нем чем-то тяжелым. Так что лучше сыграть дурачка.

– Тебе надо бы найти более безопасное место, раз школа не подошла, – продолжает Ходжес. – На Восьмой авеню есть детская площадка. Почему не пойти туда?

– На той площадке продают крэк, – отвечает мальчишка.

– Знаю, – почти ласковым голосом отвечает Ходжес, кивая, – но тебе не обязательно его покупать. – Он мог бы добавить: «Тебе не обязательно его и толкать», – но это прозвучало бы слишком наивно. В Лоутауне большинство подростков продает наркоту. Можно арестовать десятилетнего за владение, да только это себе дороже.

Ходжес направляется к автостоянке и безопасному краю автострады. Когда оборачивается, мальчишка стоит на прежнем месте и смотрит на него. Рюкзак он держит в руке.

– Маленький человек, – говорит Ходжес.

Мальчишка молча смотрит.

Ходжес поднимает руку, нацеливает на него палец.

– Сейчас я сделал тебе доброе дело. И хочу, чтобы ты передал эстафету кому-то еще, прежде чем зайдет солнце.

На лице мальчишки читается абсолютное непонимание, словно Ходжес внезапно заговорил на иностранном языке, но это нормально. Иногда до людей все же доходит, особенно до молодых.

Такое случается, думает Ходжес. Да, такое случается.

Брейди Хартсфилд переодевается в другую униформу – белую, проверяет фургон, быстро просматривает инвентарный список, как требует мистер Леб. Все на месте. Он заглядывает в офис, чтобы поздороваться с Ширли Ортон. Ширли – жирная свинья и очень любит продукт, который производит компания, но он хочет, чтобы она относилась к нему хорошо. Брейди хочет, чтобы