– Что случается?

– Что-нибудь написать. – Подумал минутку и добавил: – И естественно, забыть обо мне.

Больше они об этом не говорили, а когда встречались в пабе, охотно садились вместе и часто обсуждали книги и писателей. Но однажды Том открыл огромный желтый конверт, пришедший с утренней почтой. Внутри был роман Джаспера Гвина. Листнул наугад и начал читать с того места, какое попалось. Школа, объятая пламенем пожара. Отсюда все и началось.

Теперь, похоже, все заканчивалось, а Том Брюс Шепперд даже не понял хорошенько почему. Пятьдесят два «не», ладно, но должно быть что-то еще. Любой настоящий писатель ненавидит все, что связано с его профессией, но из-за этого не бросает писать. Чуть больше спиртного, молодая жена с определенной склонностью к расточительству – и дело улажено. К несчастью, Джаспер Гвин выпивал по бокалу виски в день, всегда в одно и то же время, будто смазывал часовой механизм. И не верил в брак. Тут уж, очевидно, ничего не поделаешь. Теперь ко всему прочему прибавилась история с портретами.

– Это строго конфиденциально, Том: поклянись, что никому не расскажешь.

– Можешь на меня положиться, и потом – кто в такое поверит?

Когда Том женился на Лотти, венгерской девушке на двадцать три года его моложе, Джаспер Гвин был свидетелем и во время банкета вскочил на стол и прочитал сонет Шекспира. Только сонет был не Шекспира, а его собственный, безукоризненная имитация. Смысл двух последних строк был такой: я должен, помню, о тебе забыть, но не проси забыть воспоминанье. Тогда Том крепко обнял его, не за сонет, в котором мал о что понял, а потому, что знал, чего Джасперу стоило взобраться на стол и привлечь внимание сотрапезников. Да, взял и крепко обнял. Вот еще почему Том принял в штыки историю с портретами.

– Попробуй мне объяснить, – попросил.

– Не знаю, я просто подумал, что мне бы понравилось писать портреты.

– О’кей, это я понял.

– Разумеется, речь не идет о картинах. Я бы хотел писать портреты словами.

– Да.

– Но все остальное должно быть так, как будто это картины… мастерская, натурщик, все то же самое.

– Они тебе будут позировать?

– Что-то в этом роде.

– А потом?

– Потом, думаю, понадобится масса времени. Но в конце концов я примусь писать, и получится портрет.

– Портрет в каком смысле? Описание?

Джаспер Гвин надолго задумался. В этом и заключалась проблема.

– Нет, не описание, это бы не имело смысла.

– Но художники работают так. Видят руку и пишут руку, все, конец. А что будешь делать ты? Напишешь что-то вроде «белоснежная рука покоится лениво» и т. д., и т. п.?

– Вот уж нет, это вообще немыслимо.

– Тогда что?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Нет. Я должен создать себе условия для того, чтобы сделать портрет, тогда и получится понять, что может в точности значить писать словами, а не красками. Писать портрет с ловами.

– Значит, сегодня и сейчас ты не имеешь об этом ни малейшего понятия.

– Кое-какие предположения.

– Например?

– Не знаю; думаю, речь пойдет о том, чтобы привести домой этих людей.

– Привести домой?

– Не знаю, похоже, не получится тебе объяснить.

– Мне нужно выпить. Не клади трубку, даже не вздумай отключаться.

Джаспер Гвин остался стоять с трубкой в руке. На заднем плане было слышно ворчание Тома. Тогда Джаспер Гвин положил трубку и не спеша направился к туалету, прокручивая в голове массу идей, касающихся этой истории с портретами. Подумал, что единственным решением будет попробовать, ведь он не знал в точности, куда придет, когда начинал писать тот триллер об исчезновениях в Уэллсе, просто имел в голове определенный способ действия. Помочился. И в тот раз, если бы Том заставил объяснить до начала писания, что он задумал сделать, Джаспер Гвин, скорее всего, не знал бы, что ответить. Спустил воду. Начинать первый роман было не большим безрассудством, чем снять мастерскую, чтобы писать портреты словами, не зная в точности, что это значит. Вернулся к телефону, снова взял трубку.