– Да, – я и правда понимаю.

– Есть последовательности аккордов, которые составляют фразу. Например, такая – тоника, доминанта, субдоминанта, тоника. Можно варьировать. Например, вот так. Или вот так. Или вот так. Но если вы хотите, чтобы звучало хорошо, держитесь тональности. Хотите закончить фразу – можно так, так или так. Хотите оставить намёк на продолжение – можно вот так. Усвоили?

– М-м. Вроде да.

– Попробуйте сымпровизировать в ре-мажоре, как мы только что играли.

Я беру додекайзер, лихорадочно высчитываю ноты. Понятно. Начинаю дуть. Один аккорд, другой…

– Молодец, – говорит Аньела. – Вы правда удивительно быстро соображаете.

– СБ, – достаточно чётко говорит Линьх. – Их там…

– Ладно, – говорит Аньела. – Мы теряем время. С начала, сразу с вокалом. Раз, два, три…

Мы снова начинаем играть. Я сначала осторожничаю, следую мелодии, которую задал Линьх. Потом чуть отступаю, беру ниже. Получается. И тут Аньела начинает петь. Её голос, журчащий, сильный, глубокий, выводит слова, от которых у меня начинает захватывать дыхание:

Линьх переходит на очень высокие ноты, я остаюсь на своих, низких, Айзис завывает напряжённым аккордом, Аои стучат по тарелкам часто-часто…

Я помогаю Дранту убирать инструменты и мебель в соседнюю каморку.

– А зачем мы вообще их убираем? – спрашиваю я.

– Для порядку, – говорит он, затаскивая в захламлённое помещение стойку для пианино. – Бывали случаи, когда мы резко снимались с места и летели выступать. Так что лучше, когда всё надёжно закреплено. Нет-нет, это в чехол сначала.

Я стою с пианино в руках. Тяжёленькое. Дрант помогает надеть чехол, поставить в углу и прикрутить лямками к кронштейнам на стене.

– Вы молодец, – говорит Дрант, снова снимая кепочку и почёсывая плешь. – Первый раз вижу человека, который так быстро учится. К концу дня, мне кажется, вы не хуже Шмеда играли.

– Сам удивляюсь, – честно говорю я. – В последнее время у меня с памятью что-то нереальное творится.

– Сэм! – слышу я голос Аньелы. – Я ухожу.

– Да-да! – отвечаю я.

– Удачи, – Дрант протягивает руку.

Я пожимаю.

– До свидания.

Аньела ждёт у выхода, держа сумку двумя руками перед собой.

– Все уже разбежались? – спрашиваю я.

– Да, – подтверждает она. – Сумку возьмите. Вы меня удивили сегодня. Вы очень интересный человек.

Она смотрит пристально мне в глаза, потом отворачивается. Мне приятно от неё это слышать, и я ощущаю в груди странное тепло. Мы движемся к мотолёту.

– Спасибо за отличный день, – говорю я. – Давно мне не было так здорово.

Она останавливается, глядя вдаль, в сторону фонарей.

– Значит, вы не почувствовали…

– Что?

Она снова поворачивается ко мне, и я понимаю, что она – очень бледная. Глаза распахнуты ещё шире, чем обычно.

– Мне было жутко сегодня. Весь день. И я так рада, что завтра мы решили устроить выходной. Собственно, я решила. Потому что я больше не могу это выносить. Это иррациональный, животный страх.

– Я совсем не заметил, – признаюсь я. – Вы так хорошо пели, играли, смеялись…

– Я привыкла делать вид, что у меня всё хорошо. Ещё с детства. На публике, конечно.

– Значит, я – не публика? – я немного удивляюсь. – Мы же совсем не знакомы.

– Вы – доверенный человек, – говорит она. – Мне просто необходимо на кого-то положиться.

– А Пучик?

Мы подходим к мотолёту, она садится верхом, я за ней. Она не отвечает на мой вопрос, а просто включает поле. Мы взлетаем и несёмся по вечерним улицам, ещё быстрее и безумнее, чем утром. Мне становится страшновато.