– Да-да, конечно! – промямлил Снопов.

«Выходит, Станиславский был Нагвалем?» – озадаченно размышлял Константин.

– Почему «был»? Я перед вами, мон шер, – улыбнулся профессор.

«И этот туда же! Мысли читает, что «Отче наш»! Ну и ну! Хороши красавцы!» – Снопов с восхищением рассматривал своих новых знакомых, прикрыв рукою карман с документами.

– Браво, Костя! – Станиславский откинулся на спинку скамьи, заложив руки за голову. – Так и считайте, что Хулиан – сын чилийских патриотов, сбежавших от Пиночета в Союз, а я – сын лейтенанта Шмидта ибн Станиславского. При этом заметьте, – чертовски породистый сын! Вашему мозгу нужна реалистичная версия нашего пришествия? – Да, пожалуйста! Пусть будет так!

«Ну вот, опять двадцать пять!» – Снопов вздохнул и начал думать о всякой ерунде: о цветочках, бабочках, ласточках, но только не о непрошеных гостях, дабы те не оконфузили его ещё каким-нибудь образом.

– А не выпить ли нам газировочки?! – не дав Станиславскому более проявить свой талант телепата, а Константину опомниться, вмешался в разговор дон Хулиан. Индеец снял со спины небольшой рюкзачок и достал из него бутылку «Перье».

– Оно, конечно, не «Дом Периньон», хотя…

Представитель племени яки порылся у себя в рюкзачке, и, к вящему удивлению Снопова, вытащил запотевшую бутылку шампанского «Дом Периньон» 1995 года.

– А, чего там! Гулять, так гулять! Верно, Костя? – он озорно подмигнул Константину.

– Ноль-ноль семь, ноль-ноль семь, станешь ты, распив ноль семь! – промурлыкал себе под нос Хулиан, извлекая следом за бутылкой на свет божий три разноцветных конусовидных фужера из богемского стекла.

– Не рюкзак, а просто скатерть-самобранка какая-то! – усмехнулся Снопов.

– Да-а, у нас в России без этого никуда! – вальяжно протянул гражданин в пенсне. – Любое дело надобно обмыть. Хоть святой водою, но, непременно, на троих! Иначе, сглазят.

– Ну, сам посуди, как же без этого?! Он ведь скоро полетит, наш Гагарин!!!

Подмигнув Алексееву, индеец зажал себе рот ладонью и затрясся от приступа беззвучного смеха. Перестав смеяться, он встряхнул бутылку и освободил пробку от пут. Та, с оглушительным хлопком, исчезла в небесной синеве.

– Куда полетит, то есть полечу? – забеспокоился Константин.

– Знамо куда, Юрий Алексеевич, – ответил Хулиан, хрюкнув от смеха, – в космос, конечно, куда же ещё?!

– Ну, кому, какой цвет больше по душе? – спросил индеец, держа в руках три полных фужера. – Лично я, как вождь краснокожих, забираю себе красный.

– Я, пожалуй, выберу золотисто-соломенный, – проговорил Алексеев. – А вам, Костя, мы оставляем основной тон проявленного мира – зелёный. Насколько я помню, именно он соответствует середине спектра оптического диапазона. Забирайте свою ноту «Фа», мон шер!

После того как изумрудный фужер перекочевал из рук индейца к Константину, Станиславский, не мигая, надолго устремил свой взор прямо в глаза Снопова.

– Перестаньте, пожалуйста, фантазировать! Нет-нет, мы не плод вашего больного воображения, и уж поверьте, – совсем не те, за кого вы нас принимаете: парочка профессиональных экстрасенсов-гипнотизёров, обирающая доверчивых граждан.

– А кто же?

– Что ж, раз вы не в состоянии принять нас из-за барьера своего разума за тех, кто мы есть – дона Хулиана и Константина Сергеевича Станиславского – тогда мы – нечто нейкое, – уклончиво улыбнулся Алексеев.

– Ну, за Мельпомену и мистерии Диониса, други! – произнёс Хулиан, призывно поднимая вверх свой бокал.

Последняя фраза Станиславского растаяла бесследно в мозгу Константина, растворившись в нахлынувшей тёплой волне хмельного расслабления.