С точки зрения Джинкинса, символика воды означает погружение и смерть со Христом. Однако в крещении наше старое «я» умирает для того, чтобы появилось новое «я», основанное на любви-агапэ. Это действительно погребение, постсимволическая кончина, которая связывает христиан со спасением, которое Христос совершил на кресте и в своём воскресении, т.е. победе любви-агапэ над смертью. Победа на смертью совершается ради мира, все ещё находящегося в плену и умирающем. «Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни.» (Римлянам 6:4). Крещение – это реконструкция смерти человека для греховной жизни и преодоления греховного пленения [154].

Итак, с точки зрения Джинкинса, погруженная в обряде крещения в смерть Христа, церковь наиболее ответственна и верна, когда она постигает неизбежность смерти [146]. Смерть является катализатором для церкви, чтобы она возобновляла своё участие в любви-агапэ и воскресении Христа [146].

Другой христианский теолог Маркус Паунд в его труде «Теология, психоанализ и травма» утверждает, что евхаристия означает «травмирующее присутствие вечного во времени»[174, c.163]. Паунд полагает, что таинство евхаристии свидетельствует о столкновении реальности Бога и материальной реальности. Когда христиане участвуют в вечери Господа, они принимает божественное сквозь призму обыденности, представленной под видом хлеба и вина [174]. Мы не можем согласится с тем, что именно таинство евхаристии может считаться травматическим, поскольку евхаристия позволяет нам выйти из обыденности нашей повседневной жизнью и погрузится в любовь-агапэ. Евхаристия – это единство с любовью-агапэ. Евхаристия говорит нам, что Бог не стоит в стороне и не спрятан в трансцендентном измерении за пределами наших чувств и умов. Это таинство подтверждает, что Божественная любовь-агапэ так близка к нам, как ломоть хлеб и чаша вина, которые в соответствии с христианским вероучением претворяются в истинное тело и кровь Христа. В евхаристии это неожиданное присутствие Бога является тем, что шокирует нас.

Посредством евхаристии и тела, и души христиан участвуют в едином теле Христа. В евхаристии христиане признают, что воскресение Божественной любви-агапэ – это истина, которую христиане призваны распространять в всем мире [154]. Быть единым в любви-агапэ Христа – это значит умереть вместе с ним. Участвуя в вечной тринитарной жизни, которая сама по себе неотделима от бесконечной любви-агапэ, христиане пребывают в совместном творчестве и полноте [174]. Это дополняет точку зрения, уже высказанную в отношении подлинной актуализации церкви в том смысле, что пребывая в церкви, христиане развивают в себе любви-агапэ в результате ежедневной самоотдачи. Идентичность церкви можно осознать только благодаря участию в новой жизни, в которой пребывает любовь-агапэ Бога. Евхаристическая формула «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое» (Мтф.       26:26) – это призыв к членам церкви идентифицировать себя как участников и исполнителей любви-агапэ, а также осознавать свое призвание, смысл которого в том, чтобы страдать, умирать и воскреснуть в любви-агапэ [174].

Христиане – это люди, жизнь которых определяется смертью и воскресением Мессии, Иисуса Христа, поэтому они имеют особый образ жизни [185], для которого характерно терпеливое принятие страданий и прощающая любовь-агапэ, в том числе по отношению к тем, кто преследует церковь. Крещение и евхаристия как таинства любви-агапэ касаются главным образом не теоретических спекуляций по каким-либо абстрактным вопросам, а самоотдачи христиан и всей церкви ради истины любви-агапэ. Воды крещения открывают путь к жизни и свободе. Они символически подобна тому, как Бог вошел в адские и смертоносные воды отчуждения, чтобы одержать победу над дьявольскими силами путем любви-агапэ [154].