– Говорят, вы, арабы, не пьете! – выкрикнул один подвыпивший студент.

– Каждый поступает так, как считает нужным, – возразила она.

– А еще я слыхал, вы, арабы, мочитесь прямо на землю у себя в палатках, – выкрикнул другой, ухмыляясь.

– Боюсь, тебя дезинформировали, мы крайне брезгливы. А теперь могу я пройти?

– Нет, не можешь! Кто знает, что ты оставишь после себя на сиденье унитаза. А у нас, кстати, имеется кое-чего для тебя, поняла намек, арабка?

Переломный момент, однако, наступил в конце второго семестра. Она делала успехи на курсе одного весьма уважаемого профессора, еврея по национальности, и была отмечена им как лучшая ученица. В качестве приза, вручавшегося ежегодно, оказалась написанная им книга с его автографом. Многие сокурсники, евреи и неевреи, подошли поздравить ее, а когда она покинула здание и направилась по тенистой аллее к корпусу, где находилась ее комната, путь ей преградили трое неизвестных в масках.

– Как ты этого добилась? Пригрозила взорвать его дом?

– Может, прирезала его детей острым арабским кинжалом?

– Нет, она пожаловалась на него Арафату!

– Мы преподадим тебе урок, ты, черномазая арабка!

– Если книга так много значит для вас, заберите.

– Оставь ее себе, арабка.

Ее изнасиловали. «Это за Мюнхен». – «Это за детей в Голанском кибуце». – «Это за моего двоюродного брата, которого вы, мерзавцы, убили в Ашдоде!» Их целью не было получить физическое удовлетворение. Они хотели унизить, раздавить, выплеснуть злость и ярость, наказать «арабку».

Кое-как, едва ли не ползком, ей удалось добраться до своей комнаты. И вот тогда в ее жизни появился очень важный человек. Роберта Олдридж, бесценная Бобби Олдридж, яростная противница расовых предрассудков, член весьма уважаемой в Новой Англии семьи.

– Подонки! – прокричала она в распахнутое окно.

– Не надо! Только не говори о случившемся никому, – умоляла ее юная египтянка. – Ты не понимаешь.

– Не беспокойся, детка. Мы в Бостоне любим повторять одну пословицу: каждый получит по заслугам. И будь уверена, эти сукины дети свое получат, даю тебе слово!

– Нет! Они сделают это снова, они все равно ничего не поймут! У меня нет ненависти к евреям. Моя лучшая подруга – мы дружим с детства – дочь раввина, одного из ближайших коллег отца. Я не питаю к евреям ненависти. Они утверждают, что это так, поскольку для них я всего лишь грязная арабка. Но я не ненавижу! Моя семья не такая. Мы ни к кому не питаем ненависти.

– Постой-ка, я ничего о евреях не говорила, ты сама об этом упомянула. Я назвала их сукиными детьми, а это понятие интернациональное, это я так, к слову.

– Я не в силах оставаться здесь! Не могу. Я уеду.

– Глупости! Для начала ты отправишься к моему врачу – он хорошо знает свое дело, а после переедешь ко мне. Черт, за два года, что я здесь учусь, такого я еще не видела.

«Слава богу, Аллаху и всем остальным божествам, что смотрят на нас сверху. У меня есть подруга». Боль и ненависть тех дней заставили ее принять решение. Восемнадцатилетняя девушка знала, чему посвятит всю свою жизнь.

Зазвонил телефон. Дверца в прошлое захлопнулась. Настоящее требовательно взывало к себе. Она подлетела к телефону и схватила трубку.

– Слушаю.

– Он здесь.

– Где именно?

– В посольстве.

– О боже! Что происходит? Что он делает?

– Он там с двумя другими.

– Трое? Их только трое? Не четверо?

– Мы видели лишь троих. Один у посольства в толпе попрошаек. Разговаривал через ворота с террористами.

– А американец? Где он?

– С третьим. Они не высовываются. Выйти рискнул только один. Решения принимает он, не американец.

– Вот как?

– По-моему, он договаривался о том, как им пробраться внутрь.