Казанский вокзал встретил Сашку утренней пустотой и легким морозцем. Он спустился в подземный переход, окунулся в толчею метро, от которой успел отвыкнуть, и через час открыл дверь квартиры. В коридоре стояли незнакомые люди. Сашка вздохнул и, чувствуя, что тяжесть вновь начинает тянуть к земле, вошел в комнату.

Против ожидания все закончилось быстро. Женщина в гробу, который стоял посередине странно чужой квартиры, показалась незнакомой. В уголках рта ее спокойного и даже как будто удивленного лица таилась боль. Сашка обнял бросившуюся к нему зареванную и осунувшуюся тетку, кивнул мелькнувшим знакомым лицам, взял стул и сел рядом. Но его как будто ждали. Затолкались плечами в дверях мужики с материной работы. Внизу у подъезда заурчал ритуальный желто-черный пазик. Возвысили голоса то ли искренние, то ли нанятые плакальщицы. Гроб проворно подняли, вынесли, постояли у подъезда, задвинули в недра автобуса, доехали до кладбища, накрыли крышкой, забили и опустили в черную землю, вынутую из-под снега. И Сашка, который против воли исполнял какую-то роль в отлаженном действе, ощущал себя лишним. Словно то, что должен был чувствовать при этом, пережил еще в поезде. Только когда над гробом занесли крышку и тень упала на и так затененное отсутствием жизни лицо, он вздрогнул. Показалось, что мать падает в пропасть. Падает, тянет к нему руку, а он не может двинуться с места. Сашка повел плечами, оглянулся.

– Сынок!

Тетка стряхнула с ладоней крошки холодной земли, обняла его, прижалась, уткнулась носом в солдатскую шинель.

– Сашка! Что ж теперь делать-то?

– Тетя Маша, как же так? – спросил Сашка.

Мартовский ветер был морозным и влажным одновременно. Он ощутимо обжигал затылок. Начинало ломить в висках, но Сашка не решался надеть шапку и только потирал уши замерзшими пальцами.

– Холодно, поди? – Тетка нахлобучила ему на голову ушанку. – Поехали. Вот так вот, Саша. Вот так вот.

– Как же так? – стараясь не поскользнуться на обледеневшей тропинке, продолжал Сашка. – Почему? Ведь все же было хорошо!

– Значит, не было, – вздохнула тетка. – Да, Сашенька. Дядя к тебе приехал.

– Какой дядя? – удивился Сашка.

– Да вот, – кивнула она на медленно идущего впереди них седого сутуловатого мужчину. – Илья Степанович, почитай двоюродный брат твоего отца.

– У отца не было брата, – не согласился Сашка.

– Выходит, что был, – вздохнула тетка. – Он ко мне в деревню приехал. Постучал. Смотрю, приличный мужик вроде. Спросил, здесь ли Арбановы живут. Я говорю, что жили раньше, а вот уже как пятнадцать лет назад переехали в город. Оставили, значит, одинокую свояченицу за домом присматривать. А я, говорит, Илья Степанович Иванов, двоюродный брат Николая Дмитриевича Арбанова. Ну я его и пустила. Сели, поговорили. Он документ показал. Паспорт. Рассказал, что в детстве бывал в этом доме. Что деда твоего помнит. Даже показал, как можно во дворе дверь с улицы открыть! На фотографиях старых назвал, как кого величают. Все помнит. Пацаном в деревне нашей бывал, оказывается. Ну я тащу его с собой на почту, звоню твоей матери на работу, говорю, что Колин брат нашелся. Она сначала удивилась, какой брат, спросила, а потом, наверное, вспомнила, потому что у нее дыхание перехватило. Мне потом с работы ее рассказывали, – плавно перешла на всхлипывающий тон тетка, – что она как сидела, так и повалилась с этим телефоном в руке на пол. Они там уже и «скорую», и все. Бесполезно. Сердце не выдержало! Видишь, как получается? – Тетка уже привычно скривила лицо, прижала к глазам мокрый платок. – Человек к нам с радостью ехал, а у нас-то горе!