– Вот что, – решительно объявила она миссис Харрис, – никаких лестниц! Я этого не допущу. Идемте. Я усажу вас в салоне.

Она повела миссис Харрис сквозь толпу, держа ее за руку, – и ввела в главный салон, где были заняты уже все серо-золотые кресла, кроме двух в первом ряду. Мадам Кольбер всегда оставляла одно-два места на случай, если какой-нибудь важной особе вдруг придет в голову неожиданно появиться на показе коллекции, или если один из лучших клиентов приведет кого-нибудь с собой.

Она подвела миссис Харрис к свободному месту и усадила.

– Вот, – сказала она. – Отсюда вам все хорошо будет видно. Вы не забыли приглашение?.. Вот карандашик; когда манекенщицы будут входить в салон, девушка у входа будет по-английски объявлять номер платья и его название. Записывайте номера платьев, которые вам понравятся больше других, – я подойду к вам после.

Миссис Харрис шумно уселась, с комфортом расположилась в роскошном сером с золотом кресле. Сумочку она положила на пустое кресло слева и приготовила карточку и карандаш. Затем, счастливо улыбаясь, принялась разглядывать соседей.

Разумеется, она никого здесь не знала, но в главной зале салона собралась публика, являвшая собой срез сливок общества со всего света, включая нескольких представительниц английской аристократии, – леди и рыцарственных дам, французских маркиз и графинь, баронесс из Германии, принципесс из Италии, жен французских промышленных нуворишей, супруг южноамериканских миллионеров, покупательниц из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Далласа, звезд экрана и сцены, именитых драматургов, богатых плейбоев, дипломатов…

Кресло справа от миссис Харрис занимал свирепого вида пожилой джентльмен с белоснежной шевелюрой и усами, с такими же седыми клочковатыми бровями, которые торчали точно перья; под его глазами лежали темные мешки, но сами глаза были пронзительно-синими и необычайно внимательными, и выглядели как-то очень молодо. Волосы были зачесаны вперед и аккуратно подстрижены, ботинки отполированы до неправдоподобного блеска, почти светящейся белизны белье под фраком накрахмалено так, как теперь этого делать уже не умеют; а на лацкане было приколото нечто, что миссис Харрис приняла за маленькую розочку – это ей чрезвычайно понравилось, хотя и удивило, поскольку раньше ей не приходилось видеть, чтобы джентльмен носил так цветы. Она загляделась – и пожилой джентльмен перехватил ее неприлично долгий взгляд.

Худой, похожий на клюв нос нацелился на миссис Харрис, внимательные синие глаза строго уставились на нее – но голос был негромкий и усталый.

– Что-нибудь не так, мадам?

Вопрос был задан на безупречном английском языке.

Миссис Харрис трудно было смутить, но мысль о том, что она вела себя грубо здесь, все-таки заставила ее почувствовать себя виноватой, и она обратила к джентльмену извиняющуюся улыбку.

– Вот ведь, уставилась на вас как на фигуру восковую, – сказала она. – Так невежливо вышло! Уж извините. Просто увидела у вас розочку в петличке; замечательно придумано! – и она пояснила: – Понимаете, я цветы очень люблю.

– Правда? – сказал джентльмен. – Это приятно.

Как бы он ни рассердился за то, что миссис Харрис беззастенчиво его разглядывала, но объяснение ее было так чистосердечно и простодушно, что его гнев мигом прошел. Он с новым интересом посмотрел на свою соседку и, разумеется, тут же увидел, что имеет дело с самым удивительным созданием – причем таким, принадлежность которого он не мог определить сразу.

– Возможно, – добавил он, – было бы лучше, если бы это действительно была роза, а не… розетка.

Миссис Харрис не поняла его замечания, но мягкий тон незнакомца сказал ей, что ее бестактность прощена, и она тут же вновь повеселела.