– Мисс Олдридж, моему отцу ничего не надо говорить.

– И вам тоже, насколько я понимаю.

– Пока мы спорим, наши кони замерзают, а им необходимо двигаться, причем в противоположных направлениях. Благодарю за гостеприимство и заботу о моем здоровье, но о возвращении не может быть и речи.

– Мистер Карсингтон, какие бы дела ни были назначены у вас на завтра…

– Мисс Олдридж, неужели вы не понимаете? Мне нечего надеть!

– Вы шутите?

– Да какие уж тут шутки.

– Нечего надеть?

– Совершенно верно.

Она вспомнила, как ладно сидит на его широких плечах сюртук, сшитый у дорогого портного, и как облегает мощный торс, тонкую талию; вспомнила изящную вышивку на шелковом жилете, застегнутом на все пуговки, кроме верхней, и узкие бриджи на мускулистых бедрах и длинных ногах. От этих воспоминаний ее захлестнула горячая волна, хотя шел ледяной дождь, и мисс Олдридж ничего не могла с этим поделать. Он был героем и выглядел соответственно: высокий, сильный. Ни одна женщина не устояла бы перед ним.

Она не утратила способности мыслить здраво и сообразила наконец, в чем тут дело и чем вызвана его противоречащая здравому смыслу решимость пуститься в путь ночью в такую ужасную погоду.

Два сезона в Лондоне не прошли для Мирабель бесследно: она узнала кое-что о денди, а мистер Карсингтон был самым настоящим денди.

– Ну что ж, это меняет дело. Доброй ночи, мистер Карсингтон.

Повернув коня, она поехала к дому.

К удивлению Мирабель, отец ждал ее в вестибюле. Обычно он пил чай в библиотеке, перелистывая какую-нибудь ботаническую энциклопедию, а затем отправлялся в зимний сад, чтобы пожелать спокойной ночи своим любимцам из растительного мира.

– Вижу, дорогая, тебе не удалось его убедить, – заметил он, когда она отдала лакею насквозь промокшую шляпу и плащ.

– Ему не во что переодеться.

Отец удивленно взглянул на нее.

– Он денди, папа, и без подобающей одежды становится похож на растение, лишенное жизненно важных питательных веществ: вянет и умирает в страшных мучениях.

Она направилась к лестнице, и отец последовал за ней.

– Я так и знал, что с ним что-то не в порядке. Это как колючки у кактуса.

– Папа, я промокла, и мне не по себе. Я хотела бы…

– Но он прихрамывает, – не слушая ее, продолжил отец.

– Я заметила, – сказала Мирабель.

Как бы ей хотелось, чтобы хромота его не была такой элегантной! Она вызывала у нее чувства, которые ей не хотелось бы испытывать и которые она не могла себе позволить. Смешно в ее возрасте и с ее опытом…

– Насколько я понимаю, он был серьезно ранен при Ватерлоо.

Отец следовал за ней:

– Да, Бентон что-то говорил. Однако я сильно подозреваю, что мистер Карсингтон, сам того не зная, получил еще и травму головы. Я слышал о таких случаях. Видишь ли, это могло бы служить объяснением.

– Объяснением чему?

– Колючкам кактуса.

– Папа, я не имею ни малейшего понятия, что ты хочешь этим сказать.

– Нет-нет, разумеется. – Шаги за ее спиной остановились. – Возможно, ты права: он ничего не поймет о тюльпанах. Ну да ладно. Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, папа. – Мирабель направилась в свою комнату, совершенно без сил после перенесенного нервного напряжения.

Ее застали врасплох. Если бы ее предупредили заранее о прибытии мистера Карсинггона… но ее не предупредили, и она даже представить себе не могла подобного поворота событий.

Она сделала неправильное предположение относительно лорда Гордмора, и эта ошибка может иметь губительные последствия. Она не ожидала, что он проявит такую настойчивость, ошиблась, но теперь уже ничего не поделаешь. Можно лишь извлечь из этого урок. Ошибку она совершила из-за недостатка информации, но больше ее не повторит.