– Ладно, я все понял, – сказал я и повесил трубку.

– Кенжи, что это за штуковина? Девочки так радовались, так смеялись. Фотографировались, что ли? По виду напоминает фотоавтомат, чтобы на документы фотографироваться…

Я начал было объяснять Фрэнку, как работает пурикура, но тут подвалил пьяный салариман[11] со своей подружкой и стал требовать, чтобы мы быстрее заканчивали возню. Подружка у него была страшно уродливая. Я обычно за словом в карман не лезу, но, во-первых, перенервничал из-за Фрэнка, а во-вторых, было очень холодно, так что я просто сказал «ладно».

– Ладно, – сказал я. – Не шуми. Мы сейчас закончим.

Так что я перестал объяснять Фрэнку что и как. Просто затащил его внутрь – пусть по ходу дела разбирается. Оказалось, что у Фрэнка нет мелочи, так что платить за пурикуру пришлось мне. Я подошел к пульту и принялся с помощью рычажков выбирать рамку для фотографии. «Лучше что-нибудь в японском стиле», – подумал я и выбрал рамку в виде специальной занавесочки, которую обычно вешают на входе в якиторию[12]. В этот момент Фрэнк сказал:

– Давай вместе сфотаемся. Тут до этого девочки были – так они все вместе фотографировались. Очень весело у них это получилось. Ну же, Кенжи. Пусть у нас с тобой останется фотография на память.

Когда фотографируешься в пурикуре вдвоем, то, чтобы хорошо получилось, надо чуть ли не прижиматься друг к другу щеками. Не могу сказать, что я ненавидел Фрэнка, но мысль о том, что придется прижиматься к нему щекой, была мне отвратительна. Вообще прикасаться к лицу другого мужчины – не очень приятно, а у Фрэнка вдобавок была эта странная кожа. По его словам, ему давно исполнилось тридцать, а на лице – ни одной морщинки. Причем кожа его вовсе не выглядела здоровой и чистой. Она была неестественно гладкая, как будто искусственная. И выражение лица у Фрэнка будто у старика. Короче, прижиматься щекой к такому лицу никому не захочется.

Но Фрэнка это не волновало. Он с силой схватил меня за плечо, подтянул к себе и громко сказал:

– Давай, Кенжи, вперед. Нажимай на кнопку. – И уставился в экран.

Его щека, больше всего напоминавшая силиконовую маску для подводного плавания, была абсолютно ледяной.

– Забавный у тебя гайджин. Я уже о нем слышал, – сказал мне Сатоши, на которого мы наткнулись по дороге к «глазку», снова проходя мимо линжери-клуба. Он обрабатывал какого-то пьяного, повторяя ему раз за разом один и тот же текст: «Семь тысяч за вход и ни йеной больше». Я наконец-то начал понимать, что имел в виду Сатоши, когда однажды сказал мне: «Если как следует присмотреться, Кабуки-тё – очень удобное место для работы». Здесь нет правил, нет нормы – ты волен поступать, как хочешь. В худшем случае – тебе либо не заплатят, либо тебя уволят. Но на твоей репутации это никак не скажется…

Фрэнк стоял в стороне и внимательно рассматривал фотонаклейку, которую автомат выдал ему несколько минут назад.

– Слушай, а больше официант ничего тебе не говорил? Например, про деньги, которыми этот гайджин расплатился? – спросил я уСатоши.

Но было похоже на то, что только я один так сильно переживаю по поводу бурого пятна на десятитысячной купюре. Кровавое оно или нет, надо постараться забыть об этих деньгах, и все. А насчет перегибания палки – это я и без Джун знаю. Просто так получилось, что мы с Фрэнком неожиданно оказались у той самой помойки, где нашли убитую школьницу. К тому же на меня как-то нехорошо подействовала убийственная заброшенность офиса по прокату машин. Вот нервы и не выдержали.

– Теперь парень в «глазок» захотел, – сказал я Сатоши. – Ты знаешь какое-нибудь место получше?