Софья ответила почти сразу: «Спасибо большое, буду».

Мишка вздохнула и убрала телефон. До «Водного стадиона» оставалось две остановки, и ей нужно было подготовиться.

Вершик еле-еле признал Адриана, которого почти всегда видел дома, где духовник одевался иначе. Сейчас на нем были черная рубашка с коротким рукавом и такие же черные джинсы. Под темной бородой виднелась серебряная цепочка. Вместо домашнего креста, тяжелого, на духовнике был маленький серебряный крестик, который иногда поблескивал в вырезе рубашки. Сам Вершик был одет неброско: обычные, чуть потертые джинсы и футболка с застиранным принтом.

– Ну все. – Адриан помахал незажженной сигаретой. – Я теперь поеду в Обитель, а тебе оставляю Москву. Твой будет город, пока временно, а там, может, и благоволение дадут, сделаем тебе лик.

Вершик только кивал, слушая духовника. Он был уверен: благоволение будет получено, потому что, кроме него, никто на этот гнилой удел не претендовал. Да и Адриан вроде бы его за все простил, а значит, мог замолвить слово. Вершик чувствовал, как телефон в кармане вибрирует звонком, но не хотел перебивать наставника и терпел. Терпение ему всегда давалось легко.

«Хипстер, – думал Вершик, продолжая разглядывать наряд духовника. – Образ с плаката в молельне. Только без бублика на голове. Почему? Волосы пока не отросли».

Плакаты в молельне были красивые, завораживающие. Их полагалось рассматривать и разбирать по частям: почему человек так одет? о чем он думал, когда выбирал одежду? как он будет себя вести? Земных людей было нетрудно узнать, но трудно понять. Для этого требовалось изучить все хитросплетения их характеров и желаний.

Вершик хорошо запомнил одно задание, которое ему дал отец на уроке английского языка:

Девушка тушит сигарету о бордюр и, внимательно глядя по сторонам, идет через улицу к церкви. У входа ее ждет подруга с футляром от скрипки в левой руке. Подруга не видит девушку, потому что стоит к ней спиной и читает объявления на стенде перед входом в церковь.

Полагалось пересказать текст на английском, добавив описание одежды обеих героинь. Именно выполняя это задание, Вершик впервые ощутил исход в земное. Будто бы весь мир вокруг сделался прозрачным, а под ним проступило все то, что он выучил на уроках. Вершик смотрел на двух девушек сверху вниз и отчетливо видел их простые мысли, неуклюжие отношения и наивные заблуждения. Потом уже он посмотрел один сериал, в котором персонаж мог обменять половину своей жизни на то, чтобы узнать истинное имя другого человека. «Очень похоже, – подумал Вершик. – Вот что значит исходить в мир».

В юности Екатерина Наумовна Файнберг возвышалась над сверстниками, и даже теперь, неподвижная и спеленатая, она казалась слишком крупной для больничной койки. Больше всего она напоминала выброшенного на берег кита, легкие которого медленно проваливаются под собственным весом. Она уже не поднималась и говорила очень тихо, так что Мишке приходилось сидеть возле самой подушки. Из-за многочисленных приборов и капельниц туда нельзя было поставить табуретку, поэтому Мишка стояла у кровати, взявшись руками за металлический бортик. Бабушка говорила о своих планах на ближайшее будущее.

– Я хочу пересказать тебе свое завещание, Мирочка, чтобы, если со мной что-то случится, тебя нельзя было обмануть. Я оставлю можайскую дачу Саше и Мише, поделю поровну и еще куски отдам Соне, Катеньке и Марии, чтобы им не пришло в голову ее продать. Марии еще останутся деньги. Еще останется Боре, совсем по мелочи. Это для того, чтобы он не предъявил прав на квартиру. Квартира целиком достанется тебе. Думаю, ты могла бы сдавать комнату – на эти деньги можно жить. Я говорила с Сережей, он будет за тобой приглядывать и помогать, если что. – Екатерина Наумовна замолчала. Ее грудь вздымалась медленно, словно прорываясь через прохладный воздух палаты. Мишка закусила губу, чтобы не заплакать. Бабушке бы слезы не понравились.