– Мишель, ты спрашиваешь, убил ли я его? – он повернулся ко мне и, расправив плечи, с гордой осанкой поглядел на меня. Несмотря на кажущуюся силу, лицо его было опечалено, но чем? Моими подозрениями? Случившимся с Кословым?

Язык не поворачивался сказать «Да», это было так противоестественно, но он догадался.

– Нет, Мишель, я за свою жизнь совершил много нехороших поступков, но убийство в их счет не входит.

– Правда? – вырвалось у меня раньше, чем я подумала.

– Мишель, правда, людей я не убивал, у меня даже оружия нет, – Антон задумался. – Но думаю, теперь приобрести надо.

– Оружие, домой? – пискнула я.

Антон налил себе еще одну порцию ароматного, на этот раз до меня донесся терпкий запах напитка, и, добавив лед, начал медленно отпивать.

– Ты решил напиться? Сегодня опять выходной? – я посмотрела на бокал с темно-соломенной жидкостью, в которой болтались два кусочка льда.

– Просто слишком много всего для одного утра, – он поглядел на свой бокал и вылил его в раковину.

Я была бы не искренняя, если бы сама себе честно сказала, что я не подозреваю Антона. Может, где-то в глубине души, мне бы хотелось, чтобы Антон за меня отомстил, наказал обидчика. Но лишить жизни человека, каким бы он не был – слишком жестоко. Это преступление против природы, Бога. Нет, смерти Кослову я точно не желала. И сразу возникла мысль, как страшно было Инге наткнуться на убитого отца. Я вспомнила, как умер мой отец, меня берегли, и я так и не увидела его мертвым. Я не прощалась с его телом в морге, не присутствовала на похоронах. Мама запретила. «Ты не поможешь ему, а сердце оцарапаешь до шрамов на всю жизнь». Инге же выпало несчастье прийти домой и увидеть застреленного отца, наверняка, в луже крови.

Меня передернуло. Стало жалко ту миниатюрную блондинку.

Антон поднял руку, видимо, хотел меня обнять, но я машинально отшатнулась, меня подкосила новость. Я совсем не хотела показать недоверие к нему, мне просто надо было остаться одной. Физически необходимо, но мой жест он расценил иначе.

– Ты думаешь, что это я убил Кослова ночью? – Антон сделал шаг ко мне, нависая надо мной, гордый и обиженный.

– Э… ну… я не…

Мне не хватало слов, чтоб отобразить свои мысли, но ситуацию спас телефон, который взорвался громкой трелью.

– У тебя телефон звонит, ответишь? – протараторила я на одном выдохе.

Он демонстративно, даже не глянув на экран, сбросил вызов.

Я напряглась.

– Так что, Мишель, ты подозреваешь во мне убийцу?

– Я не говорила этого…

Я пыталась оправдаться, но его телефон опять начал звонить. Он его выключил. Пока экран гас, исполняя команду выключения, мы молча уставились на него с двух сторон. Телефон стал объектом нашего внимания.

Антон поднял медленно на меня глаза, и уже с его губ начал слетать вопрос, как зазвонил мой мобильный, напугав меня до чертиков. Нервы были на пределе. Я пошла за телефоном. Дзынь-дзынь светился незнакомый номер.

– Алло?

– Мишель, это Надежда, – пауза. – Мама Антона, дай трубку моему сыну.

Понятно, в кого Антон.

Я вернулась к взвинченному Антону и протянула телефон.

– Это твоя мама.

– Блядь, – изрек он, забирая у меня телефон.

Я старалась не слушать разговор, потому что он был настолько эмоциональный, что я могла разобрать каждое слово, искренне пытаясь это не делать. Некоторые особенно эмоциональные обрывки фраз: «Безответственный, как папаша», «Доиграешься».

Единственное, что я могла сделать в этой ситуации – это заварить кофе. Это мне всегда удавалось безупречно. Приготовив напиток, я пошла переодеться. В гардеробной из зеркала на меня взирала какая-то пьяница, другой ассоциации мой вид не вызывал. Уменьшившаяся, но теперь ставшая желтой губа, скула и линия челюсти тоже посветлели, и ушли в зеленцу. Я настроилась по боевому, поэтому, одевшись, намеревалась пойти в ванную и замазать все эти ужасы. С губой мне ничего не придумать, но решительно настроилась завтра же снять швы. Тогда можно и с этим разобраться. Мимо Антона пройти не удалось. Он сидел за кухонным столом, совсем как ребенок, навалившись на руки, спрятав в них лицо. Я прижалась к его спине, зарывшись в его волосы, стала гладить. В голове прозвучали его слова «Слишком много для одного дня».