– А у тебя разве близняшки нет? – Стася, похоже, удивилась, но нелепость ее вопроса подтвердил гогот Бруны.

– Слепые, что ли? Языки прикусите, не то живо в газовку пойдете.

– Что такое «газовка»? – не поняла Стася.

Наша просветительница вдруг помрачнела и углубилась в себя.

– Да так, ничего, – в конце концов пробормотала Бруна. – Просто не старайтесь выглядеть еще слабее и глупее, чем на самом деле. Ясно? – С достоинством распрямившись, она провела рукой по лицу, чтобы подчеркнуть свою бледность. – Неужели альбиносов никогда не видали? Так вот, полюбуйтесь. Генетическая мутация.

– Значит, в этом ты похожа на него.

Стася махнула рукой в ту сторону, где скрылся Мирко, и мы увидели, как он высунул голову из-за угла мальчишеского барака: наверняка подслушивал наш разговор. Показав язык, он опять спрятался.

– Мутант! Ссунишка! Червяк! – прокричала ему Бруна, а потом обратилась к нам: – Вот еще! Ничего похожего! Я лучше! Но до вас, до близняшек, мне далеко. Вам… если одна из вас ненароком помрет, Менгеле рыдать будет и ногами топать. Вы для него покамест как мебель, товар дорогущий. Вроде как рояль, норковое манто, икра. Вам цены нету! А мы, все остальные, – так, фитюльки, ветошь, консервы.

Когда она завершила свою маленькую лекцию, причем с явным удовольствием, смакуя краткое описание наших грядущих бед, у нее перед носом закружилась черная муха, на которую обрушился новый поток брани.

– Шалава! – заорала Бруна. – Сучка! Гадина! Думаешь, тебе тоже позволено мне жизнь отравлять?

Ринувшись вперед, она погналась за насекомым, прыгнула в одну сторону, в другую, но не удержалась на ногах и белесой кучей рухнула прямо в пыль. Я наклонилась и протянула ей руку, но Бруна оттолкнула меня и как безумная воздела к небу – не к голубому простору, какой был для нас привычен, а к подпаленному серому одеялу – свое лицо в грязных потеках и синяках.

– Вот объясните, – заговорила она, провожая глазами улетающую через забор и дальше в поля муху, – каково это: когда тебя за великую ценность держат?

Я сказала, что еще не разобралась. Солгала, конечно. Это чувство, очень хорошо знакомое, жило во мне до того самого момента, когда от нас увели маму и дедушку; слегка видоизмененное, оно не исчезло до конца даже теперь, потому что Стася ценила меня больше, чем саму себя. Но не хвалиться же этим перед Бруной; она впала в такое неистовство, что уже вся тряслась. Особенно сильно дрожал указательный палец правой руки – Бруна ткнула им в сторону отдаленного здания, которое, как мы потом узнали, служило одной из лабораторий Менгеле.

– Сделай милость: когда разберешься, объясни, а? – выговорила она. – Понять охота.

21 сентября 1944 г.

Хлеб отшибает память. Это одна из первых истин, которыми поделилась со мной Бруна. В него добавляют большое количество брома. Суточная пайка этих сухарей туманит рассудок. Поскольку мне выпало хранить время и память, почти все свои пайки я отдавала Стасе. Пусть одна из нас, решила я, забудет как можно больше, а я с помощью Бруны найду для себя другие способы поддерживать жизнь.

Бруна звала меня Блошка-Раз, а Стасю – Блошка-Два. Тем самым она как бы застолбила свое право на обеих, но я не возражала: пусть уж лучше нас подомнет под себя Бруна, думалось мне, чем кто-нибудь другой. Она преподала мне массу полезных уроков. Например, как рвать траву на футбольном поле, как готовить из нее суп (просто томить в ковшике, чтобы только никто не видел), как заполучить этот самый ковшик. От Бруны я узнала, как подольститься к поварихе, как пронести на кухню свою добычу, чтобы