Она подкинула в воздух деньги, что были в её руках и они разлетелись в разные стороны словно осенние листья. Эта вспышка радости и триумфа была неожиданной и приятной.

Олег кивнул и разобрал кровать.

–Да, запах… хороший. Наверное.

–Всё-таки намного приятнее спать в кроватях, а не в лагере под открытым небом, – протянула она.

–Согласен.

С этим было сложно поспорить.

–Раньше мне казалось, что это такая романтика – засыпать и смотреть на звезды. Наблюдать за лесом и тропами… Но знал бы ты, как мне это надоело.

Эндра всё же подобрала деньги и спрятала в сумку. Олегу стало интересно послушать про жизнь бандитов и он спросил:

–Вы всё время разбивали лагерь и спали в палатках?

–Иногда жили в городе, а иногда вот так, как ты видел, – ответила она.

Ему было немного странно, что он находится сейчас в чужом городе с этой женщиной, и она болтает с ним о бандитах и звёздах, завешивает шторки, готовится ко сну.

–Это было тяжело?

–Да. Но были вещи намного хуже…

Эндра села на пол, прислонившись спиной к кровати, немного запрокинула голову назад.

–Лучше даже не вспоминать… Мне всё время казалось, что если будет много золота, то я смогу выкупить свободу и закрыть на прошлое глаза. Смогу доказать что-то другим. Забыть. А роскошь залечит раны… Но радости и спокойствия не было. Только холодная пустота…

–Пустота, – Олег вздохнул и закрыл глаза. Он понимал, что если останется в этом мире, то часть его души будет утеряна безвозвратно. Со всеми воспоминаниями – хорошими и плохими. О том, как мама готовила шарлотку, как они смотрели фильмы всей семьёй в выходные, как ходили гулять. Во всех таких воспоминаниях появилась печаль. И боль.

–Расскажи, – с любопытством улыбнулась Эндра.

Он прекрасно понимал, что не стоит ей доверять, она – преступница. Она странная. От неё надо держаться подальше. Ещё недавно ему казалось, что она выломала ему руку.

Но вокруг больше не было никого. И он сам не понял, как так вышло, что он уже через минуту сидел на полу, рядом с ней и рассказывал о своё мире, о том, как они попали сюда, как смотрели на новый для себя мир. Эндра умела слушать.

В городе наступило утро, восход окрашивал небосвод в яркие тона. Новый день входил уверенно в этот мир. Но путникам надо было хоть немного поспать.

Женщина легла в кровать и укуталась в одеяло. Её лицо было таким умиротворённым.

–Спокойной ночи, Олег.

Впервые в этом мире кто-то, кроме сестры, назвал его по имени. Такой маленький жест внимания придал ему сил.

–Я как-то не очень похож на пленника, – заметил парень. – Ни верёвок, ни цепей. Ты не думаешь, что я убегу?

Эндра неохотно открыла глаза и улыбнулась.

–Какой хитрый. И куда ты пойдёшь?

–Не знаю.

–Вот именно. Нам обоим некуда возвращаться.

Это прозвучало как-то печально.

–Некуда, – отозвался Олег эхом, чувствуя, как сжимается сердце.

–Ты привыкнешь, – Эндра миролюбиво взглянула на него.

–А ты? Привыкла?

Этот вопрос застал её врасплох. Её лицо изменилось на пару мгновений, взгляд стал пронзительным и опустошённым. Повисла тяжёлая пауза.

–Хватит болтать, пора спать.

Неподалёку от города, где находилась Катя, жила одна женщина. Её звали Сога. У неё не было детей, но ей казалось, что есть. Она в это верила и вцепилась бы в глотку всякому, кто стал бы сомневаться. Сога считала, что у неё есть сын и дочка. Сыну было лет семнадцать. Он ушёл на службу и вот-вот должен был вернуться. Каждый день женщина пекла пироги и ждала его у окна. Катя тоже садилась рядом и смотрела в окно, хотя понимала, что никакого сына нет. А дочке было лет пять или восемь. Её возраст менялся время от времени в ту или иную сторону. Сога шила ей платья и покупала игрушки. Она много рассказывала о своей воображаемой семье. Кате было грустно. Она смотрела на эту женщину и понимала, как сильно скучает по родителям. И как это печально быть одной. Девочка сама не знала, почему так много времени проводит с ней. Наверное, потому, что Сога была доброй. А ещё у неё всегда можно было вкусно покушать. Когда-то она хорошо рисовала на ткани. И, если верить слухам, каждый её рисунок был произведением искусства. Но потом она бросила это занятие. «Мне надо думать о детях», – говорила она.