Алевтина открыла дверь и пригласила девушку в комнату.

У открытого окна, в кресле-качалке дремала пожилая женщина. Алевтина тихонько потрясла ее за плечо:

- Тётя, просыпайся, я тебе новую жиличку привела, ту, о которой рассказывала пару дней тому.

Старуха приоткрыла веки, но было видно, что еще не совсем очнулась от сна.

Алевтина торопилась, а потому обернулась к Регине:

- Я завтра заскочу, а вы пока тут знакомьтесь. Муж из рейса пришел, гостей сегодня ждем, обед готовить нужно, а пока тётушка проснется, полдня пройдет.

Алевтина чмокнула тётку в щеку, подмигнула Регине:

- Не робей, тётка у меня классная, - и выскользнула из комнаты, тихонько притворив за собою дверь.

Регина продолжала стоять у двери, переминаясь с ноги на ногу, продолжая держать в руках портфель, не зная, что сказать и что делать дальше.

- Не стой у порога, - услышала голос из кресла-качалки: - Возьми стул, садись рядом со мной, познакомимся поближе.

Девушка огляделась. В центре комнаты стоял овальный обеденный стол, накрытый кружевной скатертью, вокруг стола - четыре венских стула на гнутых тонких ножках, с высокими спинками. Точь в точь, как тот, на котором так любила сидеть у окна ее прабабушка.

Регина взяла стул и подошла к окну. Села.

- Здравствуйте, меня Регина зовут. Меня Ваша племянница привела.

Старуха улыбнулась:

- Да знаю я, знаю ... Алевтина небось наговорила, что я совсем из ума выжила? Ну так это она напрасно. Все в порядке у меня с головой. Меня Ольга Пантелеймоновна зовут, но ты, если хочешь, можешь звать меня баба Оля.

Регина вздрогнула, как от удара током. Уже много лет она никого так не называла. Рука непроизвольно потянулась к груди и сжала кулон. В глазах заблестели слёзы.

- Что с тобой, девонька? Ты чего плакать собралась?

- Так бабушку мою звали, точнее прабабушку ... я, когда маленькая была, ее бабой Олей называла.
- Ну значит буду тебе вместо прабабки, будем жить-поживать ...

И они стали жить-поживать.

Утром Регина уезжала в институт, и, хотя, на метро добираться было гораздо быстрее, девушка так и не привыкла к подземке, добиралась двумя трамваями. Ехать трамваем было всегда интересно, можно любоваться городом, который не был похож ни на один из тех, что видела Регина.

Прямые улицы и проспекты, серые вычурные дома, минимум зелени. Ленинград был строгим и холодным, прекрасным в своей надменности, завораживал и держал на расстоянии.

После занятий, тем же маршрутом, Регина возвращалась домой.

Работу в столовой пришлось оставить сразу же с началом учёбы, институт - это не школа, нагрузки колоссальные, ни помощи, ни послаблений девушке ждать было не от кого. Судя по всему, до декантессы тоже дошла мерзкая сплетня, и требования к Регине возросли вдвое, чтобы никто не смог заподозрить ни малейшей протекции.

Баба Оля ждала приезда жилички, они вместе готовили немудреный обед, кушали, Регина убирала со стола и садилась за учебники.

Иногда приезжала Алевтина. Привозила полные сумки продуктов, чмокала тётушку в щеку:

- Ну как вы тут? Уживаетесь? Довольна ты жиличкой? Помогает тебе?

- Все у нас хорошо, не беспокойся Алечка.

Алевтина, обведя взглядом комнату, убедившись, что везде чистота и порядок, начинала прощаться:

- Ну всё, я побегу, дел невпроворот, скоро заеду.

После этих визитов баба Оля почему-то всегда становилась грустной:

- Возьми стул, посиди со мной, деточка, - звала она Регину.

Девушка отодвигала учебники и садилась рядом с любимым креслом бабы Оли.

Старая женщина начинала вспоминать свою жизнь, свою молодость, но каждый раз разговор переходил к Блокаде Ленинграда. К страшному голоду и еще более страшному холоду, в котором жили, выживали и умирали люди. В блокаду умерли двое детей бабы Оли, ее муж погиб на фронте, не дожив до Победы несколько недель. Из всей родни у нее осталась только Алевтина.