Тошнота подкатывает к горлу, вызывая головокружение.

– Если ты пытаешься напугать меня, то у тебя прекрасно получается.

Гил продолжает смотреть на меня:

– Правда всегда пугает. А на чем, по-твоему, держится сопротивление?

– Ты думаешь, страх заставляет людей сражаться?

– Думаю, что страх лишает их выбора.

Я поворачиваюсь к стеклянной башне. И меня опаляет холодом, даже дыхание перехватывает:

– Ты не считаешь, что я могу выбирать, сражаться или нет.

Это не вопрос, но, даже будь это так, его молчание стало бы достаточным ответом.

– Я обычный человек без каких-либо способностей, которые могли бы помочь тебе или кому-либо еще из жителей Поселения. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Так почему тебя так волнует, буду я сражаться или нет?

– Я устал, – говорит он так, что становится понятно: признание далось ему с трудом. – Мы все устали. И чем скорее мы отыщем способ уничтожить Офелию, тем скорее все закончится.

– А если у нас не получится?

Он колеблется, а его губы подергиваются:

– Недостаточно просто выжить. Мне хочется жить по-настоящему. Иначе какой в этом смысл?

– Мне казалось, что смысл в том, чтобы оставаться в безопасности. Разве не для этого создано Поселение?

Гил смотрит на стеклянную башню, которая вращается вокруг своей оси, словно статуэтка на сломанной музыкальной шкатулке. И выглядит так, словно призраки вновь набросились на него.

– Если тебе удастся прожить здесь достаточно долго, то в один прекрасный день ты почувствуешь, что находишься в тюрьме. И безопасность будет уже не так важна. Тебя будет волновать лишь то, что двери заперты, а ключа от них нет.

Он разворачивается и исчезает в дверном проеме. А я вновь остаюсь один на один со светящейся голограммой. Но меня волнует только вопрос: «Может, Гил прав?»

– Ну давай же! Меняйся. Ну же! – глядя в зеркало, рычу я.

Но волосы остаются темными.

Я тяжело вздыхаю. Шура говорила мне, что некоторым людям легче изменять что-то в своей внешности. Например, волосы или ногти. И мне показалось это вполне логичным, ведь мы не раз в жизни изменяем их.

Но мне и это показалось нелегко. Вернее, нереально.

– Составить тебе компанию? – доносится звонкий голос Шуры с порога.

Когда я пожимаю плечами, она подходит ко мне и останавливается перед зеркалом вполоборота.

Рядом наши лица просто вызывающе разнятся – это выглядит словно вороны на небе из сладкой ваты. Раньше я считала, что мы с Мэй не похожи, но, возможно, мне просто казалось.

Я скучаю по сестре.

Шура рассматривает мои волосы, словно выискивает в них малейшее изменение.

– Не понимаю, что я делаю не так, – признаюсь я.

– Все обучаются в разном темпе, – утешает Шура. – А некоторым просто нужно найти ниточку в своем сознании. Это похоже на открытие в себе таланта, о котором ты раньше и не догадывалась.

Я морщусь. Уверена, телепатическое общение с Офелией не тот талант, о котором она говорила.

В последнее время меня интересовал вопрос: повлиял ли на это тот факт, что мы несколько лет общались с ней через часы O-Tech? Может, именно поэтому мне так легко удалось связаться с ней? Так как у нас была связь еще до моей смерти, пусть и односторонняя? Наверное, в Бесконечности есть и другие люди, которые общались с Офелией, как и я. Интересно, они тоже смогли связаться с ней? Пытались ли они сделать это не один раз? И самый главный вопрос: каковы последствия?

Знаю, безопаснее всего не связываться с Офелией снова, но меня терзает вопрос: если бы это ничем мне не угрожало и я точно бы знала, что она не сможет меня выследить, – удалось бы мне что-то узнать о враге?

Изучая мое отражение, Шура заправляет за ухо прядь розовых волос.