В 1923 г. Лот-Бородина планировала приехать в Ленинград. Однако, по ее словам,
мое путешествие кануло в Лету, ибо отец и сестра отсоветовали мне «рисковать», не гарантируя свободного возвращения из-за туч на политическом] горизонте. Словом, большевики могли бы, по их мнению, задержать меня (не в виде ли заложника?) в случае новых недоразумений с Францией. Впрочем, и без того я бы не могла покинуть дома, во-первых, потому, что 15 апр[еля] ушла наша прислуга (по болезни) и мы живем с одной f[emme] de ménage [горничной. – Т. О.] (не M-me Jeanne) и, во-вторых, наша Irène все прихварывает: не может освободиться от упорного кашля после 3-го бронхита с Рождества[227].
Ситуация изменилась несколько позже, когда отец Лот-Бородиной с радостью писал:
Все еще не могу вполне уверовать в реальность твоего приезда. Тем не менее, на днях начну справки о твоей визе. Ольденбург[228] болен и я направлюсь прямо в Комиссариат] по иностр[анным] делам, хотя момент как раз мало благоприятный ввиду обострения отношений с Францией. <…> Каким путем думаешь пробираться в бывшее отечество? Как Инна, морем из Штетина? Или как-нибудь иначе? Сухим путем и сложнее, и дороже[229].
Однако и тогда Лот-Бородиной приехать не удалось. И. П. Бородин мечтал о встрече с дочерью и сам подал прошение в Академию наук о предоставлении ему заграничной командировки во Францию и Германию в июне – августе 1925 г., без оказания денежного пособия: официальная цель поездки состояла в «ознакомлении с современным состоянием важнейших научных ботанических центров этих стран, возобновлении прерванных международных связей»[230]