Основная ставка делалась на национальные автономии, сохранившие перевес традиционного населения, недовольного второсортностью собственного положения. Благо курс на ассимиляцию народностей русским этносом в последние десятилетия стал вполне официальным, национальное образование находилось в загоне, все языки, кроме русского, становились стремящимся к минимуму декоративным элементом. Градус конфликтности задрали вавилонские свершения коммунистов, которые с нарочитой небрежностью путали границы национальных территорий и с помощью ударных строек затевали великие переселения народов. Это оборачивалось маргинализацией целых социальных слоев и обостряло межнациональные отношения. Не воспользоваться такими условиями было просто грешно.

Согласно разработанному консультантами русского отдела Госдепартамента плану, новоизбранные лидеры национальных республик должны были объявить своей главной задачей обеспечение духовного возрождения угнетенного народа, отправившего их во власть. Сделать это в рамках федерации, унаследовавшей унитарную и нетолерантную суть СССР, было невозможно. Поэтому национальные республики – в полном соответствии с призывом Бориса Ельцина проглотить столько суверенитета, сколько смогут, – должны были объявить о полной независимости от Москвы и начать оформление собственной государственности.

На первых порах она могла принимать самую причудливую форму. Помимо отмены российских законов эксперты рекомендовали учреждение республиками собственных валют, создание сил самообороны и «диверсификацию института гражданства»: каждый регион вводил собственное гражданство и в первую очередь его получали представители титульной нации. Лица других национальностей считались иностранцами, что лишало их не только гарантированного социального минимума, но и вообще легальных средств к существованию. Иностранцы не должны были становиться госслужащими, не могли быть приняты на работу в частное предприятие, если существовала хотя бы теоретическая возможность занять образовавшуюся вакансию полноценным гражданином, наконец, практически не могли начать собственный бизнес – к тому же облагались двойной ставкой налога. Такой подход гарантировал усугубление политической и экономической дезинтеграции регионов и скорое выпадение как минимум республик Кавказа и Поволжья с преимущественно мусульманским населением, испытывавшим двойное давление и в коммунистические времена, и в наступившую эпоху оглушающего православия.

На применение в областях с преимущественно русским населением план Госдепа не был рассчитан: там все сколь-нибудь серьезные оппозиционные партии и движения ориентировались на единого лидера, который как раз и стал президентом страны. Поэтому здесь, указывали авторы концепции, следовало прибегать к плану «Сильная Россия», применимому, скорее, в Москве, чем в провинции.

План, разработанный все тем же отделом при содействии Русского института в Бостоне, был призван искоренить возможность возрождения коммунистического движения, а одновременно усугубить противоречия между русским большинством страны и ее многонациональным меньшинством, каковое – в рамках последнего плана – должно было позиционироваться как один ненасытный нахлебник, объедающий и обворовывающий титульный народ.

Уравновесить экстремальность такой диспозиции должна была идея восстановления исторической справедливости, предусматривавшая реконструкцию немецкой автономии в Поволжье и выплату серьезных компенсаций чеченцам, калмыкам и другим народам, пережившим насильственное выселение.

Вторым системообразующим элементом становилась ставка на экономическую самодостаточность каждой области, призванная покончить со сверхцентрализацией, унаследованной от эпохи планового хозяйства.