Спускаясь по первому пролёту лестницы, Ирис вела правую руку по перилам и краем глаза посматривала под балкон у статуи. Возле её корней и частично под балконом находилась группа старших учеников в пять человек. Им было примерно столько же лет, как и Ирис, но она не принадлежала к этой группе; она никогда не принадлежала ни к какой группе – ни младшей, ни старшей. И как часто это бывало, в Ирис возникла смесь эмоций: с одной стороны она испытывала досаду от того, что не занималась вместе с остальными учениками, но с другой – она была этому рада.

Старшие ученики сидели на плетёных ковриках – скрестили щиколотки, опустили головы и прикрыли веки. Спокойные лица, но в каждой линии была сосредоточенность, а в линиях тела – собранность, усилие. Между ними ходила женщина и следила за погружением пристальным, чутким взглядом. В ком-то из учеников Ирис улавливала напряжение даже на расстоянии, будто они источали его прозрачными волнами.

Спустившись на переходную площадку, которая упиралась в стену, Ирис остановилась перед первой ступенью второго пролёта лестницы. Что-то было не так – что-то не соответствовало рутине. Часть Ирис укуталась в тревогу и смятение. А часть трепетала в предвкушении того, что нарушило рутину – и огонёк странной надежды вспыхнул в глазах.

Послышались шаги, шарканье и эхо которых разносилось громче чем должно быть. И когда Ирис увидела, что к проходу приближается группа из одиннадцати детей в возрасте шесть-семь лет – лицо прокисло разочарованием и померкло.

Это часть рутины, хоть и не ежедневная.

Дети были одеты в такую же одежду: чуть свободные штаны и туника – но из бежевой ткани; некоторые из них были босыми, остальные в обуви – такой же как у всех; волосы были средними или длинными, у нескольких были убраны в простые причёски (хвост, коса, две косы), а у остальных – распущенные. Жрец, который сегодня так же являлся и учителем, вёл группу за собой. Он был высоким и худым, имел светлую кожу, светлые волосы и голубые глаза.

Только маленькие ноги переступили линию в проходе как привычная рутина Жрецов переменилась. По велению их учительницы, старшие ученики вышли из погружения, точно разумом выныривая из глубокого колодца, и последовали за ней к проходу. Остальные устремились под балконы, под которыми находилось по три строгих двери из серебра.

Но несколько Жрецов осталось. Один мужчина сидел в стороне на коленях и, положив руки на ноги, макушкой опущенной головы смотрел на статую дерева. Трое – женщина и двое мужчин – стояли на балконе старших и обсуждали что-то так тихо, что отголоски шёпота едва были слышны. А одна женщина сидела на скамье правого ряда скамеек и смотрела в сторону.

Извечная прохлада и массив мрамора давили на маленьких гостей – они держались вместе, соблюдали тишину и озарялись по сторонам. Когда старшие ученики прошли мимо них, сопровождающий учитель-Жрец вышел вперёд и развернулся к детям.

– Добро пожаловать в храм, – сказал он обычным тоном, который для находящихся жильцов этого места прозвучал как гром. Они в невольности бросили на собрата по роли быстрые взгляды, не выражающие ничего. И только женщина на скамье не шелохнулась. – Как вы знаете, мы – Жрецы. Меня зовут Алте́й, и сегодня начинается ваше просвещение.

Ведя рукой по перилам и желая отсрочить собственный урок, Ирис спускалась и наблюдала за детьми. Они шли между рядов скамеек и поглядывали на странную женщину. Ирис присмотрелась к ней – и поняла любопытство и тревогу на детских лицах.

Замерев в сидячем положении и положив ладони на ноги, женщина смотрела сквозь стену и тонула в глубинах прострации с обрывочными, скачущими мыслями – будто дремала с открытыми глазами. Ирис поняла, что эта та, про кого вчера упоминал наставник – его соседка через стену, старшая Жрица, у которой погружение в Грань закончилось проблематично и теперь она восстанавливается от смещения.