– Я всегда буду на вашей стороне, что бы ни случилось.

Мой черёд говорить спасибо, но я не говорю.

– Была рада узнать, что ты жив. И Филип тоже.

– Асенька! – спохватывается он. – Постой! Мне нужно, мне рассказать тебе кое-что, пока ты здесь. Мало ли когда ещё свидимся. – Кажется, понял, что за Ветхие горы я не поеду. – Деньги Пилимов твои, – говорит он. Я и так это знаю. Я знаю, что деньги Пилимов мои, пока я жива. Только мне до них не добраться. – Я составлю документы как полагается, тебе нужно будет только зайти в банк.

– Да, пап. Спасибо.

– За Ветхими горами, – добавляет он, как бы развенчивая мои сомнения, – нам они не понадобиться.

Деньги Пилимов – деньги моей матери. Филип должен был получить отцовскую мануфактуру, а я фамильные деньги, ту их часть, что была когда-то маминым преданным.

– Да, пап. Спасибо.

– Асенька! – он снова хватает меня за рукав. – Это не все. Не все Асенька… Я не хотел, не хотел так это говорить… Но вдруг другого случая уже не предвидеться? Если не предвидеться, что тогда делать?

Я пожимаю плечами. Да понятия я не имею, что предвидеться. Я вот тебе так и не смогла, рассказать, что выхожу замуж, а ты меня так и не услышал.

– Это о Тере, – вздыхает он. Значит что-то брумвальдское, дворцовое. Может и от самого черного мечника, нашего нового царя. Тере будет любопытно, она умеет выворачивать интриги в свою пользу. – О Тере. О Тере, – повторяет он как умалишённый, а потом собирается и выдаёт: – Она твоя сестра.

– Что? – Может быть он и правда рехнулся? Случилось страшное, так бывает. —Ну да, мы говорили так в детстве, – говорю я, а он всё смотрит, смотрит, смотрит. – Ты… Нет, пап. Нет.

– Прости меня, Ась. Я не хотел, чтобы ты так узнала.

– Пап… Пап, скажи, что это шутка?

– Она твоя сестра. Единокровная.

– Боги! Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать… боги…. Ты трахал её мать, пока мама, твоя жена была беремена мной? Папа!

– Можно и так сказать. – Он проглатывает мои грубости все до одной, даже не спрашивает, где нахваталась, не повторяет: ты же девушка, Асенька. – Но Тере, прошу тебя, скажи по-другому.

Даже сейчас, даже сейчас он её бережёт! Её.

– Она твой бастард, – выдыхаю убито.

– Она твоя сестра, – повторяет он упрямо. Будто я не поняла. Мой папа… Мой папа зютов изменник, извращенец и лжец.

– Она твой бастард.

– Она моя дочь, Астрис. Такая же как ты.

Только любимая.

– Только незаконная. Ты никому не говорил об этом. Ты ей об этом не сказал! Если уж такой благородный, наследство оставил, в Академию пристроил, что ж не сказал? Почему не признал публично? Я знаю… – Боги, зачем я это знаю? – Я видела таких в Академии. Многие папаши сдают туда своих левых детишек.

– Твоя мама просила…

– Мама! Мамой тут не прикрывайся! Это твоя вина!

Моя Тера… Моя Тера его вина. Моя Тера…

– Я не виноват, что в нашем мире любить двоих женщин незаконно!

– Незаконно врать! Незаконно, делать вид, что ты весь из себя чистенький. Незаконно выдавать эту грязь мне! Зачем она мне папа?! Я не священник!

– Ася!

– Хватит!

– Ася, я любил её мать…

– Мне плевать какого ты там любил! Катись к Зюту в зад!

Этого я тоже в госпитале набралась и не жалею. Я ни о чем не жалею, ни о своих грубых словах, ни о том, что Тере так ничего и не сказала. Не жалею и всё тут.

***

В тени шелковиц сидят девчонки чуть младше меня, но видно плохо: густая листва прячет их лица. Мне нужно спешить, но я замираю. Сладко пахнут гниющие на солнце мелкие ягоды шелковицы, горько пахнет высокая трава, от девчонок пахнет потом и сидром. Я бы в жизни не стала вот так сидеть. Только с Терой. Становится грустно, чужой смех колок, мелкий пьяные дуры. Я прибавляю шаг.