Когда Моцарта не стало, скудных средств едва хватило, чтобы похоронить его по третьему разряду, как бедняка. Его жена Констанция, сказавшись больною, на кладбище не пошла. Декабрьский день был промозглым и ветреным, и те немногие, что пришли с ним проститься, до кладбища не дошли и разбрелись по домам. Тело Моцарта без гроба опустили в общую могилу и даже не поставили над ним креста. Констанция пришла на кладбище только… через 16 лет и не смогла отыскать могилу мужа. Место, где похоронен Моцарт, навсегда осталось неизвестным. Он прожил 35 лет, 10 месяцев, 1 неделю и 5 часов.

«Ковент-Гарден. 11.15 вечера. Лето. Проливной дождь. Со всех сторон отчаянные гудки автомобилей». Так начинается пьеса Бернарда Шоу «Пигмалион».

Место действия пьесы выбрано не случайно. Ковент-Гарден всегда считался символом безупречного английского вкуса и мастерства, а для Бернарда Шоу в этом существовал и собственный смысл. Писательскую карьеру он начинал как музыкальный критик. Опера была его первой страстью, любовь к театру пришла позже.

Этому способствовала чрезвычайно музыкальная атмосфера в их семье. Отец был артистичен, играл на тромбоне, мать великолепно пела. Как вспоминал Бернард Шоу, у нее было меццо-сопрано «замечательной чистоты», к тому же она аккомпанировала себе на рояле. Одна его тетка играла на арфе, другая на виолончели, сестра обладала прекрасным голосом и была оперной певицей.

Но отец рано их оставил, и Элизабет Шоу, чтобы поддерживать семью, приходилось давать уроки пения, и в их доме постоянно звучали арии из опер. Стоит ли удивляться, что к пятнадцати годам Бернард Шоу знал всех великих: от Генделя и Бетховена до Верди и Гуно.

Бернард Шоу вспоминал, что все свое детство пел, как птица, и удивлялся, как при этом ухитрился не сорвать себе голос. И все же он не мог не признать, что главный интерес у него был к характерам персонажей и сюжетной интриге, музыка всегда оставалась на втором месте.

Поначалу он решил стать оперным певцом и упросил мать учить его пению. Впоследствии она признавалась, что пока он выводил свои оглушительные рулады, выходила в соседнюю комнату поплакать. Такое признание сильно рассердило Бернарда Шоу, он расценил это как малодушие и предательство. Одним словом, певца из него не вышло, но знание предмета изнутри давало ему возможность нещадно критиковать других.

Кстати, критическое восприятие вокального искусства прививалось ему с детства. Однажды учитель пения повел его в театр на оперу «Трубадур». Во второй картине действия мальчика крайне удивил голос за сценой – это Манрико пел свою серенаду, и он спросил учителя: «Что это такое?» Учитель ядовито прокомментировал: «Свинья в подворотне!» Лаконизм и резкость оценки попали на благодатную почву, два раза повторять не пришлось, ученик отлично усвоил урок. Когда впоследствии он стал известным музыкальным критиком, ему не составляло никакого труда едко высмеивать оперных певцов, никому не давая спуску. Он придирался к любой мелочи, обращая внимание не только на вокальные данные, но и на актерское мастерство. Авторитет при этом не имел никакого значения, в своем желании навести порядок в опере Шоу был беспощаден даже к своим родственникам.

Однажды досталось его сестре, оперной певице, а за компанию и ее мужу, партнеру на сцене. Вот что он написал о своем зяте: «Я не сомневаюсь, что сам по себе тенор – молодой красавец, но тут у него была внешность раздобревшего херувима; было видно, что он с нетерпением ждет, когда же смерть освободит его от роли Уайлдера». А о сестре отозвался так: «Наша Доротея… пела безо всякого напряжения… рождая тем самым скуку… К концу второго акта в зал ворвалась свора собак. Нужно полагать, их вела безумная надежда увидеть что-нибудь новенькое. Трудно удержаться от жалости, вспоминая, как они приуныли, разобравшись, что дают все ту же „Доротею“».