Беренис наизусть помнила и хранила в сердце каждую строчку из его писем, неизменно начинавшихся словами: «Благородный рыцарь — прекрасной даме своего сердца». Она не знала, кто этот рыцарь, как не знала и того, молод он или зрел годами, хорош собой или не очень — для неё это было не так уж важно. Ничего не зная о нём, она влюбилась в него, уверенная в том, что образ в письмах не отличается от того, каким был на самом деле покоритель её неискушённого и жаждущего большой любви сердца.

Одно из его писем и сейчас было при Беренис, согревало её душу пламенем излитых в строках чувств.

«Как жажду я, возлюбленная моя, соединиться с Вами! Чтобы моя рука нашла Вашу нежную руку; чтобы тихий вздох, вылетая из Вашей груди, сливался с воздухом, которым я дышу... Только тогда, когда я мечтаю о том, что мы, навеки связанные узами любви, принадлежим друг другу, только тогда я чувствую по-настоящему всё моё счастье!..»

Перечитав письмо, Беренис поднесла его к губам и, запечатлев на нём долгий поцелуй, снова спрятала у себя на груди. И, кажется, вовремя.

- Клянусь воскресной мессой, я бы отдал десять лет жизни, чтобы узнать, о чём вы сейчас думаете, мадемуазель! – Рослый юноша появился перед Беренис неожиданно, точно вырос из земли, и теперь с радостным видом глядел на неё во все глаза.

- Амори! – воскликнула Беренис, просияв улыбкой.

Амори Лоссель был для неё человеком, трогательную дружбу которого она принимала как ещё один нечаянный подарок судьбы. Они познакомились, когда были детьми, — два одиноких и по-своему обездоленных существа. Беренис, рано осиротев, росла замкнутой, и девочки-ровесницы не искали её дружбы; над Амори, воспитанным бедной вдовой, мальчишки насмехались и затевали с ним драки. Так случилось, что они сразу сердцами потянулись друг к другу, став неразлучными, как брат и сестра.

Они даже внешне были похожи — рыжеволосые, синеглазые. Только у Амори глаза были переменчивы, как погода в осеннюю пору: то они светились простодушием и весельем, то отпугивали непонятной, затаившейся в их глубине злостью, то согревали ласковым теплом, то обдавали ледяным холодом.

- Как я рад вас видеть!.. Как рад!.. – повторял юноша. Его восторг был искренним: от избытка чувств, переполнявших его, он то краснел, то бледнел, голос прерывался.

Он топтался на месте, не зная куда девать свои огромные руки: если бы ему было позволено, он тотчас заключил бы Беренис в свои объятия.

- Я скучал без вас, мадемуазель Беренис. И мне так жаль... так жаль мадам Эвон...

В ответ на честное признание друга девушка улыбнулась — и улыбка у неё вышла довольно грустная.

- Мы не виделись с вами, потому что я ни на минуту не отходила от тёти Эвон, пока она болела. Все говорят, что она теперь у Бога, которому служила всю свою жизнь, – со вздохом произнесла Беренис. И потом, посмотрев на Амори, прибавила: – Знаете, я ведь тоже страшно скучала по вам, мой друг... А теперь...

Она не договорила — и только как-то лукаво посмотрела на юношу.

- А теперь... не скучаете? – насторожился он, вглядываясь в её лицо.

Беренис покачала головой; рыжие, отливающие янтарём, кудри рассыпались по плечам.

- Нет, с некоторых пор не скучаю!

После её слов радостное настроение Амори мгновенно улетучилось.

- Не знаю, может, это самообман... Но... – Беренис на миг смутилась и затем продолжила стихами популярного поэта: – «Как отогнать Эроса, когда он в сердце бьётся?»

После её слов Амори сильно побледнел.

- И как же вас понимать? В...вы что... вы... в...влюбились? – заикаясь, спросил он.

- Ах, Амори, друг мой, позвольте мне рассказать вам о нём! – защебетала девушка, в восторге своём не желая замечать перемены в настроении друга. – Знаете, он пишет мне такие чудесные письма, и каждое из них — о его любви ко мне!