Отец мой скачет? Не могу же я сказать:
Отец мой скачет на душно́м козле?

ТРИГЕЙ

А ты скажи, что скачет он в бессмертие,
Что в обиталище богов отправился.

ДОЧЕРИ

На рысаке с подковами навозными,
Скрипучими коленями и челюстью?
Но почему не оседлал Пегаса ты?
Он тоже ведь летучий, но – трагический.

ТРИГЕЙ

Те, кто летают на Пегасе, обычно плохо кончают. Это самая параличная из всех кляч. Она не тащит никакой ноши, кусает хозяина в ягодицу и доставляет его не к цели, а к ранней могиле. А мой жук мне ровно ничего не стоит, ведь я кормлю его тем, что уже съел сам. Так что, не болтайте чепухи, ступайте в дом и занимайтесь тем, чем положено заниматься благонравным девицам Аттики. Дочери уходят. Зрителям. А вы, господа, ради кого я пускаюсь в это рискованное предприятие, вас я слезно умоляю: заприте крепко-накрепко ваши уважаемые задницы. Если мой жук в полете что-нибудь учует, он взбрыкнет и сбросит меня. Он не настолько сознательный, чтобы предпочесть верность корму. Поднимается выше. На сцену медленно спускается вершина Олимпа.

Летучий мой конь! Вознесись к небесам!
Пусть звенит, пусть бренчит золотая узда!
Прядай ушами, смелей, веселей!
Тпру, волчья сыть! Ты что, захромал?
Яму отхожую чуешь, подлец?
Ты, от земного дерьма отрекись,
Крылья свистящие дерзко расправь,
Выше неси меня, в Зевсов дворец!

Смотрит вниз.

Эй, подтяни штаны, подтяни штаны, придурок! Я же предупреждал: никакого зловония, пока я не прибуду к месту назначения. Ох, пропала моя головушка! Вы там устроили собрание, и кое-кто уже обделался. Не принюхивайся, жук! Эй, дорогой друг, уважаемый оратор, любезный дискутант, умоляю, хоть на этот раз воздержись, твои поносные доводы меня погубят. Из-за твоих вонючих аргументов мне не удастся спасти мир. Ох, во что я ввязался! Откуда мне было знать, какую неотразимую привлекательность имеет земля для навозного жука? Господин машинист, господин машинист сцены, заснули вы там, что ли? Шевелитесь, не то все кончится раньше времени: мой полет, моя жизнь и наш прекрасный спектакль, а его было бы действительно жаль. Слава богу. Вот, наконец-то и крепость богов. А это, насколько я понимаю, жилище Зевса. Спешивается, колотит в дверь. Привратник, привратник! Я спрашиваю, где тут швейцар? Выходит Гермес. О, бог Гермес, собственной персоной!

ГЕРМЕС

Чую человечину. Избавь нас, Геракл, от столь кошмарного гостя.

ТРИГЕЙ

Ступай и доложи, что у ворот ждет некий всадник.

ГЕРМЕС

Ах ты паскудник, бесстыжий паскудник, быстро отвечай, как тебя там?

ТРИГЕЙ

Паскудник.

ГЕРМЕС

А имя у тебя есть?

ТРИГЕЙ

Паскудник.

ГЕРМЕС

Ты-то паскудник, а отца твоего как звали? Отвечай.

ТРИГЕЙ

Раз я паскудник, то мой отец – старый паскудник.

ГЕРМЕС

Клянусь земным притяжением, твое следующее слово будет последним, если не перестанешь увиливать и признаешься, кто ты такой.

ТРИГЕЙ

Тригей.

ГЕРМЕС

С чем прибыл?

ТРИГЕЙ

Вот кусок ветчины. Вытаскивает ветчину из дорожного мешка, отдает Гермесу.

ГЕРМЕС

Так. Значит, ты бедный Тригей?

ТРИГЕЙ

Да, бедный Гермес. Понял теперь, что никакой я не паскудник? Иди, мой божественный, подкрепись и позови мне Зевса.

ГЕРМЕС

Ох-хо-хо! Плохи твои дела, любезный. Со вчерашнего дня все силы небесные в отъезде.

ТРИГЕЙ

Куда уехали, в какую страну?

ГЕРМЕС

Какая страна? Скажешь тоже…

ТРИГЕЙ

Куда же?

ГЕРМЕС

Далеко. В самую глубокую пещеру ночи.

ТРИГЕЙ

А тебя зачем здесь оставили?

ГЕРМЕС

Сторожить достояние богов: все эти горшочки, дощечки, кружечки. Понятно?

ТРИГЕЙ

А почему все боги отбыли?

ГЕРМЕС

Рассердились на вас, греков. А дом и двор, где прежде жили, отдали войне. И власть над вами отдали войне, пусть делает с вами, что хочет. А они пока будут отсиживаться в самой глубокой бездне неба, чтобы избежать зрелища ваших дымящихся кровью полей и шума ваших омерзительных молитв.