Однажды, проснувшись на закате, Вальд увидел какую-то непонятную мглу на горизонте, похожую на сине-багровый кровоподтек. Стало очень тихо, утих даже тот малейший ветерок, который поднимался ввечеру после того, как спала дневной жары. Вальд заметил, как волосы на руках зашевелись сами по себе. Почувствовал, что на затылке, который все еще побаливал иногда, волосы стали приподниматься. Мелькнули воспоминания из той далекой жизни, когда он и мама жили среди кочевников, и эти воспоминания тревожили… А потом, словно мешком по голове – буря, будет буря! Наклонился к ручейку, напился вволю, да так, что закололо в боку. Набрал воды во флягу, намочил всю одежду, все тряпки. Обмотал лицо, нашел неподалеку едва заметный бугорок песка, лёг и приготовился к неизбежному. Резко похолодало, потом налетел ветер, поднявший мелкие частички пыли – Вальд почувствовал это – и словно по открытой коже кто-то начал колоть иголочками. Порывы становились все сильнее, поднимая в воздух песок и мелкие камни. Стало очень жарко. Вальд чувствовал, что сердце готово выскочить из-под ребер, лоб покрыли мелкие капельки пота, крупным-то взяться не откуда. Резко заболела голова, горло пересохло, словно и не пил недавно. Подступила нестерпимая жажда. Вальд, с трудом выпростав руки из-под засыпающего его песка, сдвинул с глаз тряпки и попытался хотя бы смочить губы, но из фляжки посыпался песок – вода высохла или пролилась, теперь было неважно. Перед глазами закружился песок – всё быстрее и быстрее – и молодой астроном потерял сознание.

Очнулся от того, что на лицо лилась вода, открыл рот, ловя струйки, приподнялся, пытаясь открыть глаза, за что получил ощутимый тычок в бок, услышал невнятное бормотание, из которого сделал вывод, что надо лежать, а то хуже будет. То, на чем он лежал, было жестковато и монотонно покачивалось так, что Вальд вскоре задремал, а потом и уснул крепко, как не спал с момента похищения Стелы.

Следующее воспоминание – Вальд лежит в тени, на лице прохладная, мокрая тряпица, неподалеку потрескивает костерок, где-то рядышком слышится мелодичное журчание ручейка и снова – то бормотание, под которое он засыпал. Вскинулся было встать, осмотреться и снова получил тычок.

– Да лежи ты, что ты за беспокойное хозяйство-то такое! Вот егоза мне на старости лет попалси, спасай таких, оне сами в могилку то себя и укладуть и песочком-то присыплють…

Чувствовалось, что у хозяина бормотания собеседников маловато, и он привык общаться с собой.

– И глазоньки из-под тряпицы не вытаскивай свои. Компрэсц я тебе сделал с травами целебнымя, а то ослепнуть можешь. Где ж это видано, пески летають, а он зенки свои с-под тряпки вынул. Чегой разглядеть-то хотел, милай? Что ты опеть поднимаесси, а? Куды ты, ну вот куды же! Вот беспокойное-то хозяйство досталось! Лежи, а, молодец храброй, али у тебя глазконьки лишние? Про запас в карманцах носишь, что ле?

Вальд и вправду попытался приподняться, но после этих слов улегся, и оставил попытки принять вертикальное положение. Старик ещё что-то неразборчиво бормотал, уже не обращаясь к своему гостю, а по привычке. Так астроном и уснул вновь, уже крепким сном выздоравливающего – крепкий организм выручал не раз, не подвел и сейчас.

В это пробуждение на лице не было никаких тряпок. Вальд проснулся с чувством, что его мочевой пузырь сейчас лопнет. Вскочил, огляделся – светало, лишь край горизонта слегка подернулся розоватым светом. Неподалеку темнело какое-то дерево, поковылял на плохо гнущихся ногах к нему, и с наслаждением отлил. Пока застегивался, сзади раздалось: