«Почему вы причислили мои учебники к книгам по истории, ведь они предназначены лишь для учеников?» Я ответил, что лишь сегодня убедился, что это совсем не так. «Я очень хорошо помню, как вы, господин, в своей маленькой книжке «Хроники, написанные для сынов Израиля» обсуждаете Смоленскина – хвалите и критикуете, и сегодня я убедился, насколько эти суждения точны и основаны на детальном рассмотрении». Я рассказал ему о шестом выпуске «ха-Шахара» и изложил свои замечания и впечатления. Явец улыбнулся и сказал: «Нет надобности проверять ваше знание Талмуда, я вижу, что вы читаете "ха-Шахар" как студент йешивы, заинтересовавшийся талмудической проблемой». Мы расстались. Он пригласил меня к себе на послезавтра в четыре часа вечера, а также позвал на субботний ужин. Он рассмотрит мой вопрос и подумает, чем может мне помочь. Явец вышел вместе со мной, вошел в гостиную, представил меня своей жене (сестре р. Й.-М. Пинеса{337}), дочери и сыну как «поэта, эрудита и, может быть, историка в будущем» и проводил до двери.

Я вышел ободренный и счастливый. Я даже чувствовал, что шаги мои сделались другими: крепкими, уверенными и быстрыми. Однако мне не с кем было поделиться своей радостью. У меня здесь не было ни брата, ни родственника, ни друга, ни приятеля. Я решил поспешить «домой», пригласить Янкеля в трактир и поговорить с ним. В квартире дома номер шесть в Квасном переулке уже собрались все жильцы. Все мои соседи находились в «большой комнате». Янкель представил меня хозяину дома и квартирантам. Один из них – юноша по имени Лба из Воронова, примерно двадцати лет, высокого роста и худощавый, с точеными чертами лица, над тонкими губами едва пробивающиеся усики, нос длинный и узкий, удивленные глаза; вообще, его лицо напоминало птичье, а сам он – знак вопроса. А вот Маймон, студент художественной школы имени Антокольского. Примерно моего возраста, полноват, со смуглым лицом, веселыми глазами и небрежной походкой. А вот аврех[5] из Швенган, он приехал навестить свою жену, которая уже месяц лежит в больнице, здесь напротив. У авреха Зельдкена розовые щеки, водянистые глаза и высокий голос. Он приехал с невесткой. По ее молодому, но усталому лицу ей можно было дать как двадцать, так и тридцать лет или даже больше. Многочисленные веснушки и намек на усики над верхней губой свидетельствовали о веселости характера, однако то, как она прищуривала глаза – вероятно, от близорукости, – ослабляло это впечатление. Я представился как юноша из Полтавы, который приехал учиться «лернен ун штудирен» в Вильно. «О, у тебя тут будет товарищ! Во второй комнате живет парнишка, который готовится поступать в институт для учителей!» «Тоже мне товарищ, – сказал Янкель, – жадный как свинья, злой как собака, ходит как медведь и молчит как рыба!» Все засмеялись. Видимо, этого юношу жильцы недолюбливали. Я пригласил Янкеля в трактир. К нам присоединился и Маймон. Они и там продолжали описывать мне жильцов. На кухне и в двух комнатах ночуют в общей сложности сейчас восемнадцать душ. Обычно – двадцать. На кухне, за печкой, – две ниши, и в каждой стоит кровать, маленький столик и стул, там живут две старушки. Одна из них когда-то была очень красива и прожила очень бурную жизнь. Она отлично говорит по-польски; у нее были приключения с польскими офицерами во времена польского восстания. Она получает пособие. От кого? То ли от правительства, то ли от польских «буянов», а может, и от тех, и от других… У второй есть сыновья, но она не поладила с невестками и живет здесь. Сыновья за нее платят и содержат ее.