Гаор с трудом высвободил из-под одеяла – кто же это его так закутал? сам он так никогда не заворачивался – ставшую странно бессильной руку и дотянулся, дотронулся до стены. Брёвна были настоящими. Значит… значит, что? Он…

– Очунелся никак? – спросил женский уже слышанный им голос.

Он рывком повернулся, но рывка не получилось. Тело оставалось бессильным и непослушным.

– Ну, давай помогу, – сказал тот же голос.

И сильные, но не жёсткие руки помогли ему повернуться.

Женщина. Немолодая, из-под головного платка выбиваются чёрные пряди волос, на лбу голубой кружок клейма прирождённого раба, ошейник. Своя? Своя!

– Где я? – с трудом вытолкнул он из такого же, как и всё тело, бессильного горла.

И сам услышал, что не спросил, прошептал.

– Дома, – ответила женщина, – где же ещё, в повалуше своей. Нешто забыл?

Она говорила по-нашенски уверенно и спокойно, никого и ничего не боясь. Но… но это не «Орлиное Гнездо», повалуша была в Дамхаре. Как он попал в Дамхар? И внезапно, ударом, он вспомнил. Всё, сразу. Поездку, новогоднюю ночь, следующую ночь, чёрное болото с серым туманом, бешеный крик Корранта: «Дети не при чём!», а потом… нет, Огненная черта, Стиркс, водопад, это всё неважно, это потом, главное… но уже вертелся бешеный хоровод лиц, голосов, цветных пятен… Страшным усилием он остановил его, надо узнать главное.

– Где… хозяин?

– Хозяин? – удивилась она его вопросу. – Уехал.

О ком это она? Это… это Нянька, Старшая Мать рабам, а хозяину Нянька. Нет, его хозяин – Фрегор Ардин, сволочь тихушная.

– Нет, – попробовал он объяснить, – мой… хозяин.

– Говорю же тебе, уехал он.

Уехал. Значит… как тогда, аренда, на декаду. Значит… но глаза сами собой закрылись, и додумать он не успел.

– Вот и спи, – погладила его по голове Нянька, и совсем тихо, беззвучно, закончила. – Спи, сынок, ты последний в роду, тебе жить надо.

День катился своим чередом: дела, хлопоты, и обычные, и такие, что с ходу и не придумаешь, как решить. Ну, прибежали дочки хозяйские новокупку смотреть, это-то обычно, да и «с понятиями» девчонки. Сказали им, что болен, лежит, они и отстали, ушли к себе, и Гриданг с ними, а за Гирром не досмотрели, и тот впрямую в повалушу к Рыжему и ну его толкать и гнать на работу. И что с ним, хозяйским-то сыном, делать? Ну, взяла его Большуха за шиворот и вывела, ну, побил он её прямо по ногам и животу кулачками, разорался про «кобылу», это-то всё пустяки, а что Рыжий после этого чуть опять не застыл, вот ведь беда была бы так беда. Хорошо, Старшая Мать успела дать ему попить из своей бутылочки с короной, и он опять заснул.

Сны были путаные и неровные. То он опять преодолевал весь путь от Коргцита до избушки в зимнем лесу, уже понимая, что это не всерьёз, а так, память балуется, то… серый дымок над чёрным болотом и крик, что дети не при чём. И он бежал от этого крика в темноту беспамятства, а крик догонял его. И мучительное страшное ощущение, что он опять ничего не помнит, кого и как он убил по хозяйскому приказу. И ненавистный смех кривляющегося Фрегора и его безжалостное: «Ты танк без тормозов!» Он судорожно вздыхал и плакал во сне, не открывая глаз и беззвучно шевеля губами в безнадёжных просьбах простить…

Наконец Гаор вроде успокоился и задышал ровно, уже без всхлипываний и стонов. Нянька погладила его спутанные прилипшие ко лбу пряди и встала.

– Басёна, – позвала она, не повышая голоса.

– Здесь я, – сразу вошла в повалушу Басёна.

– Посиди с ним. Только не тереби, пусть спит. Начнёт губы облизывать да сглатывать, чаю с медком дай схлебнуть.

– Ага, ага, – кивала Басёна. – А может, Старшая Мать, твоего? Ну, чем ты поишь.