От мыслей меня отвлекает стук в дверь.

– Кимберли, – раздается голос миссис Хельсман. – Мистер Эванс будет с минуты на минуту.

Несмотря на то, что я попросила ее не говорить Льюису о моем возвращении, уверена: он уже знает о том, что я тут. Во-первых, ему мог сообщить кто-то из охраны. А во-вторых, сложно не заметить небрежно припаркованный Mercedes около входа.

Что ж, сюрприз сделать не получилось. Но мне плевать на реакцию Льюиса. Я вернулась сюда не за этим.

– Скоро спущусь, – громко говорю я, чтобы миссис Хельсман услышала меня из-за закрытой двери.

Я приближаюсь к окну и раскрываю створку. Дуновение прохладного ветра касается моего лица. Я всматриваюсь в небо, затянутое свинцовыми тучами. Интересно, Киллиан волнуется перед тем, как кого-то убить?

Перед глазами вспыхивает его невозмутимое лицо с темными глазами. Наверняка, ни один из его мускулов не двигается, когда Киллиан нажимает на курок.

Сегодня он нажмет на курок ради меня.

Я бы сама могла это сделать, но мне нужно стопроцентное алиби. Слишком много людей видели меня в доме Льюиса. Однако не хочу пропустить его смерть. Я должна увидеть, как он умирает, своими глазами.

Опускаю взгляд и смотрю на садовника, стоящего ко мне спиной и обстригающего гортензию. Он быстро работает садовыми ножницами, срезая цветы, пока привкус горечи подступает к горлу.

Для всех я пропала без вести. Но в этом доме ничего не изменилось. Нет никаких признаков скорби, утраты и горя.

Абсолютно.

Ничего.

С неестественным спокойствием я отхожу от окна. Расправляю плечи и покидаю спальню, чувствуя, как нечто холодное образуется в животе.

Я собираюсь убить собственного отца.

Технически это будет сделано не моими руками. Но это не отменяет того факта, что я стану убийцей.

В третий раз.

Я застываю у вершины лестницы. В гостиной повисает напряженная тишина, которая буквально вибрирует в воздухе. Мой взгляд опускается и сталкивается со взглядом мужчины, которого я когда-то называла папой.

– Не ожидал увидеть меня? – первой нарушаю молчание. – Надеялся, что я давно умерла?

От звука моего голоса Льюис вздрагивает и роняет из рук дипломат. Его лицо, обычно гладко выбритое, но сегодня на нем щетина. Кроме того, морщин стало больше, и они более глубокие, чем раньше.

– Зачем ты так со мной, Кимберли? – спрашивает Льюис. – Я до последнего наделся, что ты жива, и с тобой все в порядке. Сегодня наступил счастливейший день в моей жизни. Наконец-то, ты дома.

От повышенного волнения в животе затягивается напряженный узел. Но я зашла так далеко не для того, чтобы остановиться сейчас.

Я медленно спускаюсь. Льюис наблюдает за мной, прижимая руку к груди. Его плечи подрагивают, глаза блестят. Но это не трогает меня. Я пролила достаточно слез, и меня больше не беспокоят чужие рыдания.

Как только моя нога касается последней ступени, Льюис делает шаг в мою сторону и раскрывает руки, собираясь обнять меня. Но я встречаю его с таким непроницаемым и отчужденным выражением, от чего он останавливается, не решаясь шагнуть дальше.

– Я виноват перед тобой. Вместо того чтобы оберегать, толкнул тебя в руки монстра. И понял это давно, – Льюис почти переходит на шепот. – Когда ты исчезла, я проклинал себя каждый день. Каждое утро просыпался с единственной мыслью: однажды ты войдешь в эту дверь и дашь мне шанс все исправить. Прости меня, Кимберли, – он плачет. – Ты – моя дочь. Я люблю тебя больше всего в этой жизни.

Окончательно разрыдавшись, Льюис срывается с места и притягивает меня к груди. Я напрягаюсь и замираю.

Никогда бы не позволила ему к себе прикоснуться. Но мое тело будто бы парализовало, и я не могу пошевелиться. Такое ощущение, что Льюис забрался в мою голову и сказал слова, которые я когда-то мечтала услышать.