Паровоз истерично загудел, зафыркал, плюясь черным дымом, залязгал буферами, примериваясь к дальней дороге. Внезапно вагон дернулся, пассажиры и провожающие засуетились, заохали, утирая слезы и бестолково тычась друг в друга с прощальными поцелуями. Вещи уже внесли в вагон, и Зойка вышла на площадку. Ее мать, поцеловав в лобик улыбающуюся внучку с недавно проклюнувшимися передними зубками, молча протянула ребенка Зойке. Суровый отец, переживший немало за свои сорок три года, горько плакал, роняя слезы в свои лихие «чапаевские» усы. Зойка заревела, глядя на прямую спину матери, уходившей с платформы, не помахав ей на прощанье. Только маленькая сестренка, не выпуская материной юбки, все поворачивалась зареванным личиком, спотыкаясь и снова оглядываясь. Проводница загнала пассажиров в вагон и закрыла дверь. И опять побежали рельсы, то сливаясь, то расходясь в разные стороны, как тогда, три года назад, когда Зойка впервые уезжала из дома, полная радужных надежд на свое необыкновенное будущее.
И опять златоустовские родственники помогали ей штурмовать московский поезд. Мешочники, которые лезли по головам, сшибая народ своими баулами, служивые и командировочные, в большинстве все еще в застиранном армейском обмундировании за неимением лучшего, и прочий люд, которому никак не сидится на месте, – все рвались в Москву. Грудничок в вагоне – не самая большая радость для пассажиров, но в Зойкином купе плацкартного вагона ехали демобилизованные, которые после тяжелых ранений еще многие месяцы после Победы на Западе и Востоке скитались по уральским госпиталям. Для них, повидавших столько смертей, маленький ребенок был как глоток живой воды. Зойка с легкостью доверила свою дочку рано поседевшему солдату, который нянчился с ней всю дорогу: кормил из соски, подмывал в общем туалете, пеленал и укачивал на руках, еле передвигаясь по коридору на изуродованных ногах. Его спутники помоложе, приободрившись, развлекали Зойку смешными байками, забыв о своих ранах и увечьях. Войну не вспоминали. Спасибо, что живы остались. Мирная жизнь – это уже счастье. А если еще дома дождались, так больше ничего и не надо.
На Казанском вокзале ее встретил муж, какой-то совсем незнакомый и смущенный. Неловко поцеловав Зойку в щеку и равнодушно взглянув на ребенка, он потащил вещи через пути на другую, пригородную, платформу. В вагоне разговор не клеился: «Да, нет, наверное, не знаю», – вот и вся беседа. Дочка, почти все время молчавшая на пути в Москву, решила наверстать упущенное и продемонстрировать новоявленному папаше свои голосовые данные, вызвав у того неприятное удивление: «Что, это теперь все время так будет?!». Зойка трясла дочку, пытаясь успокоить, но дать ей, оголодавшей, грудь постеснялась. Муж, казалось, готов был выпрыгнуть из электрички прямо на ходу. От станции они шли в том же порядке, как и год назад: впереди Юра с чемоданом и узлами наперевес, а за ним поспешала Зойка с ребенком на руках. Только теперь их было трое, и прохожие, уже забывшие о существовании Зойки в жизни их соседей, с удивлением рассматривали эту процессию, вынуждая Юру прятать от них глаза. Семья была в сборе и встретила прибывших фальшиво-радостно. Бабушка, разглядывая в лорнет свою правнучку, что-то фыркнула по-немецки и удалилась в свою комнату.
Так у Зойки начался следующий этап ее семейной жизни.
Глава 4. Семейные бури
Ни бабушка, ни тем более прабабушка барских кровей, проводившая дни в старинном кресле с болонкой на коленях, а вечера у телевизора с выпуклой водяной линзой, не выразили никакого желания нянчиться с ребенком, и Зойка, наконец, ощутила всю тягость единоличного ухода за малышкой. Это не дома, у мамки под боком! Муж не помогал ей, брезгливо шарахаясь от ребенка и видя в нем только помеху для своих законных желаний. Ему интереснее было со своим домашним зверинцем – ужами и прочими гадами, которые свободно паслись в саду, с собаками и всякими зверушками, чем с женой и дочкой. Денег у молодой семьи не было, и откуда в доме что берется, они не задумывались. Слоноподобный холодильник «ЗИЛ» на кухне (большая редкость в те времена!) всегда был полон продуктов, белье кем-то постирано и выглажено, обед приготовлен, массивный дубовый паркет натерт до блеска, вот только ребенком никто не спешил заниматься, связывая Зойку по рукам и ногам. Обещанная нянька что-то не находилась, а муж по вечерам все так же норовил удрать к друзьям и все реже приглашал ее с собой, зная, что с дочкой некому посидеть.