Симахира, наверное, тоже тщеславный в своём роде, ведь он тоже хотел бы как можно шире обнародовать своё изобретение, производил лучшее впечатление. Он не претендовал на то, чтобы всех осчастливить, разве что – кого ошеломить, кого повеселить. О какой-то выгоде он тоже не думал. Скорее, он напоминал поэта или художника, жаждущего признания своего таланта, который и толкал его на новые и новые попытки объяснить людям своё видение мира. Таких, хоть они и в меньшинстве в обществе, и она ни с кем из них знакома не была, довольно много, и они редко добиваются признания при жизни, но это их редко смущает.

Казалось бы, что общего между физиком и даже техником Симахирой и лириками – поэтами и художниками? Но Агата знала, что учёные древние греки полагали только философию и математику достойными именоваться наукой, физику же относили к «технэ» – чему-то прикладному и недостойному занятий настоящего учёного. Так, коллеги осуждали Архимеда, тратившего время на «технэ», когда он от чистой математики переходил к оптике или, тем более, к рычагам и шестерёнкам, или рассчитывал устойчивость корабля в зависимости от формы корпуса, или помогал тирану Сиракуз Гиерону узнать, из настоящего ли золота сделана его корона, показавшаяся ему слишком лёгкой. История показала, что «технэ» может быть не менее ценной, чем «наука»: в описании римского хрониста при штурме Сиракуз римской армией её командующему противостоял не Гиерон или какой-нибудь его военачальник, а именно Архимед в его оборонительными машинами… Таким вот способом, через военное применение, физика и техника добились уважения человечества, а люди, придумывавшие что-то новое в этих областях, оказалось, занимаются наукой. Почему не сделать следующий шаг, и не признать их своего рода художниками? Ведь сами себя они так и воспринимают. Техническое и научное творчество – тоже творчество. Особенно верно это в отношении таких техников, как Симахира, ведь их изобретения и должны были представлять собой впечатляющее зрелище. Не всем же оружие делать и заботиться о его убивательной способности, хотя она и называется поражающей способностью. Вот изобретение Симахиры обладает настоящей поражающей людей способностью. Если ему удастся это доказать.

Ведь не может же быть, чтобы не неё произвела впечатление ничем не примечательная внешность парня, правда? Значит, это был его дух, не укрощённый постоянными провалами попыток заинтересовать кого-нибудь своим грандиозным проектом. В отличие от художников, техники для воплощения своих замыслов, увы, нуждаются в значительном финансировании.

Наверное, Симахира тоже поддался обаянию бунтарского духа Агаты, уехавшей учиться в университете в Бхубанешваре от своей семьи в Каттаке, несмотря на сопротивление последней. Сопротивление, как она полагала, было обусловлено не желанием держать дочь вдали от современного образования (хотя, в принципе, это тоже имело смысл – замуж выдать гораздо проще глупую девушку, чем умную, а какие же родители не мечтают о хорошем замужестве для дочери, и тут предпочтительно иметь широкий выбор, думают многие), а опасением отпустить её из-под своего присмотра. Ещё свяжется с неподходящим парнем. Их опасения оказались справедливыми – она связалась с Симахирой, которого её родители точно не сочли бы подходящим женихом.

Он ведь тоже был своего рода бунтарём, тем самым сверчком, из всех сил сопротивляющимся желанию общества отмахнуться от него и заставить знать свой шесток. Так что тут два бунтарских духа нашли друг друга.

Но, разумеется, ещё прежде духовной энергии его притягивала её внешность. Она была почти обыкновенной для Индии, или, во всяком случае, для штата Орисса, недавно переименованного в Оришу. Почти таких по типу девушек было сейчас вокруг него много. Полненькая (западная мода модельным девушкам морить себя голодом больше проникла в Японию, чем в Индию. По неодобрительному мнению Симахиры, она проистекала то ли из попыток феминисток стать равными мужчинам, а вместо того часто старающихся стать на них во всём похожими, хотя это совсем не то же самое. То ли из усилий модельеров, среди которых почему-то оказалось много лиц нетрадиционной ориентации, сделать женщин приятными в собственных глазах), примерно настолько же смуглая, как, в среднем, японские девушки, но с иным оттенком кожи, большими выразительными карими глазами под изогнутыми идеальными дугами густыми бровями, прямыми чёрными, даже чуть с синевой, волосами, ровным тонким носом и лицом в виде очень правильного овала – экзотическая для японца внешность была у всех этих девушек. Но ему было как-то не них, что ли, или они все казались ему на одно лицо, или он побаивался их слишком яркой красоты и жгучих взглядов. В общем, желания познакомиться с этими прекрасными представительницами арийской расы почему-то не возникало. А у Агаты во внешности обнаружилась очень симпатичная именно для Симахиры черта, которую вряд ли кто, кроме него, здесь замечал: когда она улыбалась или, тем более, смеялась, лицо делалось в значительной степени более японским. И заметные скулы как будто появлялись, и разрез глаз более монголоидным, и даже нос, казалось, чуть-чуть уплощался и делался шире и более курносым…