А глаза его, как сразу показалось Сергею, были действительно грустны. И это уже было не от природы – от жизни, которая никогда и ни с кем не бывает однозначной. Сам Рокотов это прекрасно понимал. Но в нем, достаточно еще молодом человеке, никак не могло утвердиться понимание своей зависимости от обстоятельств. Ему казалось, что позиции, которых он добился в искусстве, позволяют поступать так, как того велит собственное разумение. И выговор, что объявлен был ему президентом Академии, прозвучал не только как унизительная фраза, а стал настоящей пощечиной, перенесть которую Федор Степанович не смог. И он собирал вещи. Он готовился немедленно покинуть Санкт-Петербург. Он бежал из этого серого города в белокаменную Москву – более спокойную, благообразную, более домашнюю, более – как он сам для себя определял – русскую.

За сбором баулов и застал его Сергей Шумилов.

– Вам кого? – спросил Рокотов, мельком взглянув на вошедшего Сергея.

– Наверное, вас. Дверь была отперта, иначе бы я постучал, – ответил Сергей.

– Располагайтесь, – просто сказал Рокотов, разведя руками и предлагая гостю самому разобраться в царившем беспорядке. – У меня тут сборы в дорогу, так что не обессудьте. Присаживайтесь, где удобно. Вы, собственно, по какому делу?

Все это Федор Степанович говорил, стоя на коленях и укладывая в холщовый мешок какие-то вещи – одежду, полотенца. В углу просторной и светлой комнаты стояли, должно быть, уже собранные чемоданы, два больших узла. Еще подпирал стену обернутый в плотное синее полотно и перевязанный крестом подрамник.

– Мне бы поговорить с вами… – слегка робея, начал Сергей. – Однако же я вижу, что только мешаю своим присутствием.

– Нисколько, – сказал Рокотов. – Я, знаете ли, давно привык делать несколько дел одновременно. Так что не обращайте внимания на мои сборы. Говорите, что вас интересует.

– Меня зовут Сергей Шумилов, я художник. Последние несколько месяцев помогаю работать Ивану Христофоровичу Сумскому. Живу у него же в доме.

– Это он вам и адрес мой дал?

– Он.

– Понятно, – многозначительно сказал Рокотов. – Неужели вас с извинениями прислал?

– Нет, я сам пришел. Я много о вас слышал, вот и захотел познакомиться, – сказал Сергей.

– Сколько лет вам? – спросил Рокотов.

– Тридцать два. Примерно столько же и вам, да?

– Мне тридцать один, и я предлагаю нам перейти на «ты». Знаете, я из крепостных, и никогда не был любителем салонного общения, когда седоусый генерал должен обращаться на «вы» к одиннадцатилетней девочке только потому, что она – графиня.

– Буду очень рад, – сказал Сергей. – Хотя обращение на «вы» всегда считалось на Руси признаком уважительного отношения.

– Возможно, вы и правы. Однако уважительное отношение к кому-либо не выражается ведь только формой обращения. Это, скорее, душевная расположенность одного человека к другому, и тут уж совсем не важно, как они называют друг друга. Итак, что же привело тебя ко мне?

– Дело в том, – осторожно начал Сергей, – что я знаю наперед всю твою биографию. Поэтому пришел специально, зная, что ты уезжаешь. Вот как раз о расположенности сказано вовремя. Поэтому я хочу немного успокоить твои волнения, связанные с уходом из Академии.

Рокотов поднялся с колен, отряхнул штаны, затем ладони. Прошел к столу, вытащил из-под него две табуретки и обе поставил посреди комнаты.

– Садись, – сказал с мягкой настойчивостью.

Они уселись напротив. Карие глаза против синих, короткие волосы против длинных, правильные черты лица против искаженных. Но, глядя друг на друга, они в эти первые минуты знакомства уже знали, что каждый из них беседует с единомышленником, с другом.