Мне было только с тобой жизнь вынести,

Где одиночество возглавляет списки.

Навеки

Мне никто не дарит цветы,

Ни колечки, ни коробки конфет.

Я их дарила тебе,

А теперь, кто дарит, ответь?

Неужели каждый второй

Прославляет тебя, знакомый?

Ты, правда, для всех королева?

И задаривают подряд, как искомое?

Тебе посвящают стихи,

Про тебя пишут нежные книжки?

Нас много, таких, как я?

Еще одна будет лишней?

Почему ты не ценишь меня,

Не бережешь, хоть украдкой?

Я же всегда твоя,

Словно в вещей порядке.

Почему ты не бережешь?

Почему мы живем параллельными?

Наверно, что было – ложь,

Я лишь замещала время?

Мне же тебя не забыть,

Мне же – ты Солнца яснее.

И я буду тебя любить

С каждым днем все сильнее.

Я буду писать о тебе, для тебя,

Чтоб все люди узнали,

Что ты такая одна,

С глазами глубокой печали,

С губами – тонкими струнами,

С носиком, к небу вздернутым,

С душою, любящей Бродского

И Цветаеву, с душою – волн

Вечных перемен настроений,

Постоянных изменений мнений.

Я не перестану писать о тебе:

Я же твоя. Навеки.

Буду

Не отпускает меня, комочек,

Сильней прижимается, очень-очень.

Льнет все поближе, и лапкой – в охапку,

Словно бы с дочкой засыпаю сладко.

И сопит мне под ухо нежными трелями,

А я б на нее – так и смотрела бы…

Нет в мире красивее в этом создания,

Чем ты, спящая, ласковая, дорогая.

Наутро проснешься, меня тихо спросишь:

«Я не волновала тебя этой ночью?»

Волновала, конечно, и ночью, и утром,

Пахнущая девочка моя незабудкой.

Волновала, но радостно мне волнение:

Ты прижималась все сильней и сильней.

И я чувство близости никогда не забуду:

Оберегать обязана – буду.

В темной комнате под ржавыми стенами

В темной комнате под ржавыми стенами,

Где звучат струны ненастроенные,

Пилят меня сомнениями,

Что я этой жизни достойна.

За окном облезлые ветви деревьев,

Болезненные, одинокие,

Небо сопливое, хмурое. -

Не ждет никого погода.

И не жду никого я тоже

В одиночестве своем и убожестве,

Где плюют на меня прохожие,

Где бросила одна похожая,

Единственная, кого любила,

Люблю, и, боюсь, что буду

Солнечная, она осветила

Всю эту чернь будней.

Сквозняки, слякоть опустошают,

И друзья зарылись в берлоги.

Буду сегодня пить снова,

Прогонять немоту и тревогу.

В горло уже не лезет,

Голова просит чистого воздуха,

Но жизнь моя несерьезная,

Потому запивать ее можно.

Подкрадывается мысль: завязывать,

Так ведь оно – и спится.

Под сопливыми облаками

В одинокой тоскливой столице.

Вычеркнутая

Она считает, жить надо легко,

Цитирует Мюнхгаузена несерьезность.

Не привязываться к людям, просто так отпускать,

Избегая сложностей и курьезов.

Она плывет по течению тихо,

Из лодки лишних выкидывая.

И если не знать ее, то можно прочесть:

Яйца она не стоит выеденного.

Ездит по трассе, все по работе,

Дни долбит любовниками да бабками,

И если так на нее посмотреть:

Обычная русская баба.

Но дома ее ждет поэзия, фильмы

И разговоры с подругами.

Она, собственно, неплохой человек,

Сильный, и хороший друг.

Но лишних она из лодки выкидывает

(А я оказалась в списке),

И быть в ее гонке за этой жизнью,

Вычеркнутой, у меня не вышло.

Бессердечная

На носу вскочил прыщик –

Я надеюсь, влюбилась снова Она.

Но Она говорит, что свое отлюбила,

Значит, не важно, кто влюблен, влюблена.

«Я свое отлюбила!» -

Как это звучит, Женечка, мило.

И зачем же людей, как канатами,

Ты привязываешь к себе, раз унылы,

Для тебя люди, не важны –

Никакой живительной, чистой воды?

Я уж год и три месяца тебя не вижу,

Все напрасны мои труды:

Писать в никуда, слать стишочки

(Они ведь нужны тебе очень!)

Представляю, как ты смеешься,

Когда очередными вздыхаю строчками…

О любви, никогда не заканчивающейся,

О любви, боюсь, настоящей.

Ну и смейся, приручила к цинизму,