– Все ясно, – на деле Эдвардсу не представлялась интересной роль справедливого рыцаря общества, тем более не тянуло вступить в спор с увертливым ужом. Отчего, получив ответ, способный назваться внятным, клоун продолжил осматривать различные журналы.

Разворот одного из них – заваленный множеством бумажных собратьев – проступал кусочком текста, датированного за семнадцатое января текущего года. Состояние газеты выглядело плачевным, мешая отчетливо прочитать написанное на выглядывающем островке. Единственное, за что удалось зацепиться взглядом – упаднические настроения об эпидемии чумы в Индии, кричащие о мерах борьбы с нею и о необходимости международного вмешательства. Очередное лицемерие, словно горчащий сироп, которым пропитали каждую букву, не выдерживало своей роли и просачивалось обратно, как смола сквозь кору молодого дерева.

Одновременно с призывами к всеобщей борьбе с заразой будто специально опускалась значимость ученых людей. Один бедный Антон Павлович старался, взывал к важности Владимира Ароновича, но, по обыкновению случая, наш мужик закрывает глаза на собственных гениев – уж слишком больно может прийтись самолюбию! Зато достаточно оказаться жидом, и тебя начинают порицать, низко оценивать, насмехаться – бедные люди! Как слабы они, раз объединяются, чтобы унижать ни в чем неповинного человека. Глупый народ… глупый!

Заметив направление взгляда дотошного покупателя, хитрый офеня, хоть и без искреннего энтузиазма, но уверенно имея в целях заработать, снова заговорил.

– Да уж… подумать только, еще недавно оспы боялись, а теперь чумы! Можно подумать, что людям уж заняться больше нечем, как придумывать болезни всякие! Вот вы видели чуму или, может, оспой болели? Да нет, по вам уж видно, что не болели, вот и я тоже. А коли доказательств нет, так от чего паника? И главное, уж если бы настоящая угроза имелась, то шум и по сей день стоял бы такой, что по всем городам и деревням люди в панике бегали бы.

Есть у человеческой твари удивительная черта, когда ни с того, ни с сего, она – хотя ситуация того совершенно не требует, а зачастую, напротив, даже окорачивает – считает необходимым высказать свое мнение. Непрошенное, до пошлости узколобое суждение, которым бравируют абсолютно невоспитанные, никчемные персоны, убежденные в своей исключительной правоте. Уверенные в незыблемости построенного постулата, они наивно полагают о неизбежном разрушении предубеждений собеседника и обязательном расположении к себе.

О, милый читатель, думаю, не сложно догадаться, что наш увертливый уж оказался описываемым выше ничтожеством. Инфантильно полагая, что, выслушав чужую позицию, потенциальный покупатель загорится большим желанием приобрести товар, торговец выпалил свою речь, а затем, немного отдышавшись, добавил:

– Могу продать по сниженной цене, уж больно вы мне понравились.

– Нет, спасибо, – Эдвардс манерно поднял ладонь в знак отказа, тактично умолчав об отсутствии взаимной симпатии и оставив данную мысль лишь в своей голове. – Я в исключительно исследовательских целях интересуюсь. А насчет здоровья вы глупости не говорите. Отрицание доказанных явлений не исключает их существования, но делает вас – здесь мы все должны отдать должное отпущенному Эдвардсом каламбуру, – клоуном. Подобная практика уже не раз доказывалась фанатиками и, к счастью, исход всегда за последователями Галилео.

С каждым словом Жоржа его голос извергал все больше обиженной злости, а руки, казалось, самостоятельно пустились в пляс и, желая высвободить всю накопившуюся страсть, спешно перешли в джигу. Незаинтересованность в споре – после тяжелой поездки на почтовых в могильной тишине и губительного сна в номере гостиницы – стихийно сменилась желанием выговориться. Клоун звучно откашлялся, огляделся по сторонам, словно боясь, что за ним наблюдают и, убедившись в полной безопасности, продолжил неоконченную мысль.