Он аккуратненько подкопал одну стеночку, вышел в стариннейший склеп. Взял в мешок четыре маски чистого золота, обломок машины для производства пенящейся воды, тронул за ручку соблазнительного сундука – грохот, пылевая завеса! – и оказался заперт в своем подземелье. На стене обнажились смешные изображения: сплошные овечки да козлики, и знаки креста.
Старик подзаправился огурцами, осушил целый бурдюк. Потом не спеша рассмотрел изображения, разложил на каменном саркофаге все четыре маски с обломком, а когда погасла свеча, в отвратительной теплоте и удушье, задумался о погибели. «Эх, – сказал, – Спаси и Помилуй!» И стал насвистывать веселые песенки, приговаривая сквозь зубы: «А как славно гуляли! А не зря жизнь прожили!».
Вот тут – сияние. И из самой его глубины удивленная мягкая речь: «И что их сюда тянет? Будто медом намазано – лезут и лезут… Два века толпились, кричали да плакали, вот и этот явился, свистун… Пойдем, что ли, голубчик?» Старый грабитель сощурился, но ничегошеньки за сиянием на разглядел. Однако кивнул бородой и пошел за ним вслед. Чего ему еще оставалось?
Ближе всего: Я живой
Она никуда не исчезла, Полина! Она снова пришла к моей келье. Но голос ее звучал ах как тревожно. Только мне было все равно: жива, жива! И принесла мне чуть снеди: и сыр, и редьку, и даже лепешку!
«Все боятся к тебе приходить, – заявила она взбудораженным голосом. – Второго дня где-то здесь нашли старого лекаря – мертвого! Его зарезали. А потом вспомнили, что и купец ваш, Арно, тоже пропал, когда пошел к тебе за советом».
Но я не помню, чтобы он приходил. «Вот-вот! – продолжала она. – Говорят, что рядом с твоей пещерой появились разбойники, из дальних мест».
Я ничего не сказал, потому что уже вгрызся зубами в лепешку. Она вдруг захихикала.
«Или что ты – черный колдун и всех хочешь уморить. Поэтому они решили заложить стену до Константинова дня».
Ну дела.
«Они решили сделать это сегодня».
Я еще подождал, и она, захлебываясь, стала рассказывать, что ей-то ведь все равно, святой я или нет, потому что ей нравится мне помогать; она, когда пришла в нашу деревню, тоже долго жила без всякой поддержки, а потом люди одумались, вот и сейчас они ее здесь увидят, она им скажет, и они передумают…
Не успел я сказать, что я сам по этому поводу думаю, как послышалась какая-то возня и кто-то незнакомый, пыхтящий и жизнерадостный провозгласил:
«Поймал и держу! Поймал и держу!»
«Это дурочка местная…» – вот этот голос, без сомнения, принадлежал Гийому.
«Все-то ты, Рыцарь, лезешь. Будто и без тебя неизвестно», – с усмешкой сказал ему некто третий. Его голос мне тоже показался знакомым.
От Полины слышалось только возмущенное попискивание.
«Все равно сегодня уходим, – заявил Рыцарь задумчиво. – А она дурочка, никого потом не узнает».
Тут Полина вырвалась и заголосила:
«Узнаю, всех узнаю! А уж тебя-то, безногого, и узнавать нечего! Всем расскажу – это вы и лекаря и купца Арно здесь убили! А ты, носатый, ты ко мне уже прямо тут подлезал, холера тебя прибери!»
Я молчал и жадно слушал. Значит, с ней тогда ничего не случилось? Снова послышались визги, пыхтение, брань.
«Придется зарезать дурочку», – сказал третий задумчиво.
«Ну, сейчас только… Я б ее..!» – согласился Гийом.
Я подивился. Вот значит, как он в своем Герцинском лесу научился.
Тут вновь прозвучал сиплый визг – но теперь не полинин. Вверху, там, где отверстие для еды, которое я тщетно пытался расширить, показалась маленькая, детская рука, а потом – и голова девушки.
«Держи, за ноги ее хватай!»
«Да все равно не пролезет!»
Но она пролезла. Удивительно быстро она протиснулась через отверстие и, скользнув вниз, ловко приземлилась на четвереньки. И тут же выпрямилась. Ростом она оказалась – едва мне по грудь. На меня она смотрела, настороженно улыбаясь; я зажег свой светильник, для которого она же и принесла нового масла.