– Девочки, – в дверь комнаты деликатно стучится бабуля, – ужин скоро будет готов. Вы сейчас покушаете или подождёте, когда Маринушкины родители с работы вернутся, и тогда уж все вместе сядем за стол? 

Лёлька отрицательно мотает головой: 

– Спасибо, Евдокия Тимофеевна, но мы с Мариной сегодня идём на вечеринку, так что ужинать не будем. 

– Не будете?! – ахает бабушка. 

– Не будем?! – эхом возмущаюсь и я. 

– Что, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда? – поддевает меня подруга. – Ты должна быть лёгким, порхающим мотыльком, а не беременной бегемотихой! – затем она поворачивается к бабушке и поясняет: 

– Знаю я вас, Евдокия Тимофеевна, у вас же всегда и первое, и второе, и компот... Подумайте сами, неужели Наташа Ростова нажиралась до отвала перед своим первым балом? 

– Ну, если уж Наташа Ростова... – бабушка понимающе улыбается и возвращается в своё кухонное царство. Веник, встрепенувшись, соскакивает с кровати и следует за ней – кто-кто, а он не намерен игнорировать заветное слово “ужин”. 

Едва мы выходим из дома и садимся в заранее вызванное такси, оживает мой телефон. 

– Карик активизировался, – говорю я дрогнувшим голосом, наблюдая за именем, высветившимся на экране. 

– Сбрасывай, – решительно командует Лёлька. Я подчиняюсь, потому что совершенно не готова сейчас с ним разговаривать и вообще не знаю, что могу ему сказать. 

Карик набирает мой номер снова, я опять прерываю звонок и трусливо спрашиваю у подруги: 

– А может, сразу отправить его в чёрный список? Боюсь, долго подобную осаду я не выдержу, а этот мастер... болтать языком может снова меня задобрить. 

– Лучше переименуй контакт в телефоне: “Тот, перед кем я раздвигаю ноги по первому свистку”, – невозмутимо советует Лёлька, напоминая о моём недавнем унижении. Таксист с любопытством косится в мою сторону. – Взглянешь – и охоту отвечать отобьёт напрочь! 

– Идея неплохая, но, боюсь, это слишком длинно. 

Карик опять звонит. Сердце моё начинает стучать всё быстрее. Нет, конечно, я не простила его, но... 

– Лучше ответь и пошли его прямым текстом, – снова распоряжается Лёлька. – А то он так весь вечер нам испортит! 

– И что мне ему говорить? – пугаюсь я. 

– Скажи, что он кобель, подлец, скотина и импотент. 

– Но он далеко не импотент!.. – вскидываюсь я. Таксист всё живее интересуется нашей беседой и следит за дорогой уже вполглаза. 

– Неважно. Главное, скажи. Это ударит его в самое сердце! 

Я дрожащими пальцами принимаю вызов. 

– Алло... 

– Маришка, привет, – раздаётся в трубке знакомый, с бархатными интонациями, голос. – Всё ещё дуешься? 

– Я не дуюсь. 

– Ну я же слышу! Обиделась, да? Перестань, пожалуйста. Ты погорячилась, я погорячился... 

– Нет, это я погорячилась год назад, когда отдалась тебе прямо во время ночного эфира! – с досадой говорю я. Краем глаза ловлю выражение лица таксиста – ему сейчас только ведёрка попкорна не хватает. 

– Злючка моя... 

Я слышу по голосу, что он улыбается, и действительно злюсь сейчас – но не на Карика, а на саму себя, потому что предательски таю и “плыву” от его интонаций. Тембр его голоса всегда действует на меня самым волшебным образом – я покрываюсь мурашками и ничегошеньки не соображаю, поскольку мозги превращаются в вату. 

– Ну прости, прости, Мариш. Я правда виноват. 

– Что с тобой, Карик? – взяв себя в руки, кротко интересуюсь я. – Не с кем сегодняшнюю ночь провести? Ну так ты не тушуйся, время ещё есть, сколько там молодых мамочек в роддоме держат? Дней пять? Может, ещё повезёт и найдёшь себе кого-нибудь до выписки... 

– Зачем ты так цинично? – голос меняется с обольстительного на невинно оскорблённый – ох, и мастер же Карик играть интонациями! – Я же попросил у тебя прощения.