Он знал, конечно, что я в него влюблена, у меня всё было написано на лице, со сносками и примечаниями! Он даже не смотрел в мою сторону. На что было смотреть, косички-бантики… Это Лёва успел меня разглядеть. Он так и сказал однажды, не помню, по какому поводу:
– Светланка, ты – человек.
Ну, почему я не в него влюбилась!
На мостках, уходящих в реку, Мальчик стирал брюки. Разложил на досках и тёр ладонью.
– Разве так стирают? – смеюсь я, удивляясь собственной смелости. – Давай, выстираю и выглажу, и рубашку тоже.
– Мне нужно к вечеру.
– Я успею, досушу утюгом.
Вечером отдала ему брюки с тугими стрелками и отутюженную рубашку.
– Спасибо.
Через долгие годы мы приехали с другом в Таганрог отпраздновать мой день рождения, и случайно встретили Мальчика.
– У тебя день рождения? Поздравляю! Сколько же тебе лет?
– Девятнадцать.
– Какой прекрасный возраст!
Больше мы с ним никогда не разговаривали. Только толстая тетрадка стихов. Там были строчки:
Надо было влюбиться в Лёву! В третью смену мы уже не работали вместе, его «повысили» и он стал вожатым у старших мальчиков. Как они смотрели на него, как слушались!
Через много лет мы заехали с мужем в Ростов по дороге на юг. Был прямой эфир на телевиденье, и муж сказал:
– Зайдём потом к Лёве, он живёт возле телецентра.
– Откуда ты его знаешь?
– Здрасте! Ты-то откуда его знаешь? Я с ним просидел половину школы за одной партой, и ходил в шахматный кружок, и поступал на Физмат в Университет. Только я уехал в Радиотехнический, а он остался.
– С ума сойти, как всё переплелось. А я у него была помвожатой в лагере.
Щедрый ростовский стол, красивая жена, уютная квартира. И Лёва тот же, обаятельная улыбка, сияющие глаза.
Действительно, как переплетено всё в жизни! Потянешь за ниточку, и разматывается, разматывается клубок…
8. Театр
На открытие лагеря я читала какие-то странные стихи, наверно, дала библиотекарь, она отвечала и за художественную самодеятельность.
Если не ошибаюсь, это Вертинский. Как он попал в пионерский лагерь, да ещё в качестве стихов?
Наверно, мне было очень близко это отчаянье, когда мама больна, а ты ничего, ну, ничего не можешь сделать… Плакали все, от директора до повара. А потом поставили отрывки из «Молодой гвардии», и я играла Валю Борц.
Первые в жизни гастроли по окрестным сёлам. Открытый грузовик летел по просёлочной дороге. У самой кабины несколько рук держали алый, бьющийся на ветру флаг, и мы пели, пели!
Когда ехали на спектакль, старший вожатый кричал:
– Замолчите, сорвёте голоса, мы же едем работать! Работать, понимаете? Светка, иди сюда, сядь рядом со мной, и помолчи, наконец, ты же всех заводишь!
Зато обратно! Ветер в лицо, флаг трепещет и вырывается из рук, и песня льётся из самого сердца!
Господи, сколько счастья у меня было в жизни!
В мою жизнь вошёл театр. Я не пропускала ни один «театр у микрофона», в нашем Драматическом театре пересмотрела с галёрки все спектакли. И, конечно, оказалась в драмкружке во Дворце пионеров.
Мне сказали, – посиди пока, посмотри, что у нас делается. Там в основном были десятиклассники, даже студенты.
Готовили спектакль к Новому году. Роли давно распределены, «вводить» меня на ходу никто не собирался. Я приходила на занятия день за днём, сидела тихо. Я не спешила, просто была уверена, как только мне дадут роль, как только позволят что-то произнести на сцене…
Мне отдадут главные роли во всех пьесах! И так будет и в Театральном институте, куда я поступлю, конечно же, и потом, в лучших театрах страны. Какие могут быть сомнения!