– Хорошо.

Демон по намирскому обычаю хлопнул в ладоши в знак необратимости принятого решения.

– В таком случае пора обратиться к истинному судье.

Рука посредника скользнула под мантию, в притороченную к поясу юфтевую коробочку. К потолку взлетела пригоршня серебристой пыли, но вопреки естественному поведению подобных субстанций не опустилась тонким слоем на пол и близлежащие предметы, а зависла в воздухе, сверкая и переливаясь, точно россыпь алмазов. Блестящие частички сами собой сложились в плоское прямоугольное зеркало размером с щит намирского пехотинца. И, странное дело, идеально ровная гладь не отражала ровным счётом ничего, кроме обвиняемого.

Харай непроизвольно потеребил мочку уха. Зеркальный двойник остался недвижим.

– Это… – прохрипел воин.

– Судья, – подсказал посредник, переместившийся за спину обвиняемого. – Твоя совесть.

Двойник церемонно поклонился.

– Господин судья, – официальным тоном проговорил визитёр, – прошу вас предъявить обвинение.

Ещё поклон, и поднявшаяся рябь стёрла фигуру судьи. Вместо него в зеркале возник новый двойник Харая – лет на десять моложе оригинала.

Могучий тысяцкий в серой от пота и пыли тунике и запачканной кровью кирасе о чём-то спорил с другим командиром того же ранга. В следующее мгновение в комнату, где они находились, на всех парах влетел взмыленный сотник.

– Готово, господин но-Тэн, – доложил он. – Тоннель у развилки завалили так, что мышь не проскочит.

– Отлично, – улыбнулся тысяцкий. – Поджигайте.

– Харай, – окликнул его сотоварищ, – может всё-таки дождёмся сперва темника?

– Чтобы провалить план? Забыл о двух десятках лучников на башне? Представь, что будет, когда они заметят Келлу с его армией.

– Известно, что будет. Ринутся к подземному ходу, а он завален. Поймут, что оказались в ловушке.

– Вот! – поднял указательный палец Харай. – А что делают люди в безвыходном положении?

Опасливый тысяцкий пожал плечами.

– Глупости, Валейдан, глупости. Либо на прорыв пойдут…

– Кто пойдёт? Там одни старики да дети.

– И лучники, среди которых больше половины – Унат. Будь в Ратуше только люди, я бы так не спешил.

– Ну да, эти чокнутые Унат могут что угодно вытворить.

– Вот именно. Я их повадки знаю ещё со времён колониальных войн. Если совсем туго придётся, перережут старым да малым глотки, а после сами на мечи бросятся. В общем, при любом исходе станут в глазах соотечественников героями. Мол, погибли, но не сдались супостату. А нам это надо? Нам жертвы нужны, тихие безропотные жертвы. Улавливаешь разницу?

– Да я-то понимаю – поймёт ли темник? Господин Келла не любит самоуправства.

– Ничего, с ним я как-нибудь улажу. В конце концов, повеление Суверена о деморализации противника любыми средствами пока ещё в силе.

– Залимат, – развернулся Харай к сотнику, – очевидцев отобрали?

– Да, господин но-Тэн. Трое женщин: две гасурянки и одна Унат. Остальных, как вы приказали, расстреляли из арбалетов.

– Катапульты?

– Обе на месте.

– Поджигайте.

– Будет исполнено, командир.

– И ещё: торгаша, того, что подземный ход показал, пустите в расход. Не люблю предателей.

– Как прикажете, господин но-Тэн.

Едва сотник с поклоном покинул помещение, Валейдан накинулся на Харая с расспросами:

– Катапульты-то зачем? Отвлечь внимание?

– Не совсем, – хитро сощурился Харай.

Крышка стоявшего на полу сундука со скрипом откинулась, и опешивший тысяцкий во все глаза уставился на ровный ряд блестящих чёрных шаров, каждый из которых был с голову новорождённого ребёнка. И лишь когда один из шаров очутился в крепкой руке Харая, Валейдан разглядел узкое горлышко, заткнутое прозрачной пробкой.