Почти во всех садах Замоскворечья дорожки засевались травой «барщ», которую использовали в пищу наравне с капустой, барщ квасили и на зиму.

В садах на ветках деревьев хозяева развешивали клетки с певчими птицами. Птицы пели почти в каждом замоскворецком доме. Известные птичники Соловкины поставляли любителям птичьего пения дроздов, канареек, соловьев, жаворонков, чижей, скворцов. Традиционно на Благовещенье, когда птиц отпускали на волю, их (соловьев) купали, трижды погружая в воду, закрыв при этом клюв. Клетки с птицами вешались и в столовых комнатах. Часто за трапезой хозяева поддразнивали канареек трением ножа о тарелку. В садах развешивали и клетки с попугаями, соловьями, рокетками. Но любимыми птицами все же оставалась перепелки, которых держали в красивых фаянсовых клетках.

Строили деревянные дома в Москве быстро. На рынке – это был «Лубяной торг на Трубе» – можно было купить и уже готовый дом. Рынок находился на берегу Неглинной. Купленные там и уже пронумерованные части деревянного – лубяного дома можно было быстро собрать на новом месте, как конструктор «лего».

На новоселье первыми в дом старались впустить птиц или домашних животных: кошку, петуха, курицу. В новый дом сначала вносили икону, потом квашню с тестом или хлеб-соль.

В домах на овальных столах, стоявших на видном месте, покрытых красивыми ковровыми скатертями, восседали пузатые, отполированные до блеска самовары, «у которых можно было хлебнуть чаю и пустить из трубки дым колечками». Когда чаепитие заканчивалось, то на стол подавался большой «разгонный» пряник, разделенный на мелкие квадратики. Это означало, что гостям время собираться домой. Взяв по кусочку пряника, гости, в свою очередь, говорили: «в гостях хорошо, а дома лучше». Ныне пряник заменил торт с чаем или кофе.

На пол стелили половицы, символизировавшие дорогу, – отсюда и выражение: «Скатертью дорога»… Увидеть половицу во сне означало, что дело идет к свадьбе. Выложенные деревом сосны или ели половицы приятно скрипели. По ним мужчины важно ходили в ботиночках «со скрипом», что считалось особым шиком. А дабы сапоги скрипели сильнее, под стельку насыпали сахарный песок.

С многочисленных портретов и фотографий, развешанных по стенам, смотрели родные и близкие. На портретах, а позднее на фотографиях можно было увидеть и праотца, и отца-купца в костюме времен Грозного, и его супругу, одетую по последней парижской моде, которая имела обыкновение изменять модным французским костюмам, прибавляя что-нибудь из своего замоскворецкого изобретения – цветочек или ленточку, чтобы было понаряднее.

Ходики «Кукушка» на стене точно отмеряли время, да и вся жизнь обитателей этих домов-крепостей подчинялась строгим, раз и, как казалось, навсегда заведенным правилам.

В богатых домах Замоскворечья можно было увидеть турецкие бархатные скатерти, «немецкие» зеркала, серебряную посуду, ларчики черепаховые, меха; стены обивали дорогим сукном…

«Родство играло великую роль в Москве», – пишет В. Белинский, там никто не живет без родни. Если вы родились бобылем и приехали жить в Москву – вас сейчас же женят, и у вас будет огромное родство до 77 колена. Семейственность – характерная черта московского быта. Дружеские и кровные узы обязывали знать день рождения и именин, по крайней мере, полутораста человек, и горе вам, если вы забудете поздравить одного из них»[12].

«К заключению брака здесь подходили очень серьезно, – замечал писатель И. Белоусов, – …для знакомства требовалось обязательное представление жениха родителям невесты… Для такой роли выбирался третий человек – лицо, знакомое семьям. Ведь «людей на все мирские нужды в Москве бывал большой запас».