Из чата нашего класса фото и видео Гусара с моими комментариями поплыли по волнам Интернета.

Через несколько минут после выступления кочета во двор выходили хозяева и начинали ругаться. Вернее, ругалась Ольга Владимировна, Фёдор Александрович вставлял в ее монологи короткие реплики: «Уймись, лахудра! Почуней, назола!» Последнее обозначало: «Охолонись! Приди в себя, надоеда!» Фёдор Александрович и Ольга Владимировна часто употребляли в речи диалектизмы. Слова эти были прилипчивы, и наши мужчины вскоре стали называть вёсла в лодке бабайками.

В утренней разминке процент местных выражений значительно увеличивался. Суть претензий Ольги Владимировны к мужу, который дурноед детоумный и баглай (живущий за чужой счёт дебил и лежебока), да и настоящий махамед (бандит, разбойник) доведёт их до того, что они будут нужные люди. «Нужные люди» не почётная категория полезных знакомых, а нуждающиеся бедняки, нищие. Всё это я выяснила, найдя в Интернете словарь казачьих слов и выражений. Когда в первое утро все собрались внизу, чтобы идти на завтрак, по репликам я поняла, что мои родные несколько минут назад занимались тем же, что и я. Едва не расхохоталась в голос, представив умилительную картину: три немолодые парочки голова к голове полулежат в постели и пялятся в планшет. «Ярыга – это кто?» – «Пьяница».

Заканчивалось утреннее представление тем, что Фёдор Александрович просил жену принести попить. Речь шла не о воде. Я ни разу не видела, чтобы они пили воду. Ольга Владимировна спускалась в погреб и нацеживала там из бочки в графин домашнее вино. Именно его наши хозяева весь день пили, периодически ныряя с графинчиком в погреб. Они никогда не напивались, не хмелели безобразно, но под лёгким кайфом находились определенно, и при этом трудились с утра до вечера. Хотя к вечеру количество выпитого давало о себе знать. Фёдор Александрович игриво называл супругу «жалочкой» (дорогая, милая), а она кокетливо отмахивалась от его нежностей. Чтобы утром снова поносить мужа – явное свидетельство похмелья, по заключению тёти Эммы.

Наших женщин угостили этим вином.

– Почти божоле, – сказала тётя Галя.

– Градусов шесть, – определила тётя Эмма.

– Мне можно? – спросила я.

И в нос мне уткнулись три фиги – мамина и тётушек.

Интеллигентные женщины!

Святая наивность. Просто местное «божоле» мне не понравилось. Хорошему шампанскому проигрывает.

– Ольга Владимировна, голубушка, – обратилась к хозяйке тётя Галя, – видела, как к вам проходят с канистрами. Вы продаёте вино?

Я тоже видела. Раньше думала, что в таких канистрах только бензином запасаются.

– Чего ж не продать, – ответила Ольга Владимировна. – Все знают, что у нас без мухляжу. Не бодяжим, другаком не разбавляем или, упаси боже, бесило не подмешиваем.

– Другак – сок из промытых виноградных выжимок, после брожения вино второго сорта, – мама быстренько сверилась с Интернетом. – Бесила – растение-дурман.

– Точно, – подтвердила Ольга Владимировна.

– Сколько канистра стоит, в ней литров десять? – спросила тётя Эмма.

Ольга Владимировна назвала цену. Повисла пауза. Цена была смехотворной.

– Избаловалось тут местное население, – сказала тётя Галя.

– Можно нам графинчиками? – спросила тётя Эмма.

– Или кувшинчиками? – попросила мама.

– В пересчёте на литры включите в окончательный счёт, – сказала тётя Галя.

– Ага! – ответила Ольга Владимировна и изобразила нечто вроде поклона.

Дядю Петю и тётю Галю хозяева сразу выдели как старших и главных в нашей компании. Не пренебрегали просьбами рядовых членов, но с особым трепетом, даже с подобострастностью, желанием угодить относились к пожеланиям «начальников». Вероятно, от дяди Пети и тёти Гали исходили «руководящие флюиды», которые я совершенно не чувствовала, но за столько-то лет на ответственных постах должны были выработаться в моих дяде и тёте особые навыки. Дядя Петя хитро щурился в ответ на чинопочитание, а тётя Галя воспринимала его как само собой разумеющиеся.