Он рукавом вытер пот со своего лица. Грудь его вздымалась. На кончике длинного носа блестела капля пота.

– Да… ты права. Прости меня. Что-то я совсем… Так не вовремя. Понимаю. Просто целый вечер на тебя смотрел и думал только об одном. Представлял.

Они стояли друг напротив друга, и обоим было неловко и стыдно.

– Семен, спасибо тебе за все. – Она просто заставила себя это сказать, обратившись к нему не по имени-отчеству, а просто по имени, как бы давая ему понять, что готова сейчас хотя бы на такое сближение. И на авансовое «ты», что далось ей с трудом. – Ты действительно помог мне сегодня. Вернее, и сегодня тоже. Мне надо немного времени, чтобы прийти в себя.

– Да, я понимаю… Сам не знаю, что со мной происходит… Я так мечтал о тебе, все эти ночи не спал. Ты не думай, я не старый еще… Я здоровый и крепкий мужчина. И ты очень нравишься мне. Давно уже…

Паук уже давно плел свою паутину. Все про нее вызнал и вонзил свое жало в тот самый момент, когда она была наиболее слаба и уязвима. Когда от нее как от личности осталась лишь одна оболочка. Когда все ее окружение презирало ее. Когда она не знала, как ей жить дальше.

– Ладно, дорогая Наденька.

Он привлек ее к себе и поцеловал быстро в губы. Потом, словно не находя слова, чтобы как-то завершить разговор, просто развел руками, кивнул и, пробормотав: «До завтра», бросился к выходу. Уже в дверях остановился, повернулся к ней и сказал:

– Завтра в десять я приду, мы с тобой составим список всех, кому ты задолжала, и я выполню свое обещание. Спокойной ночи, дорогая. Ложись, завтра помоешь посуду. Там, где мы будем с тобой жить, тебе не придется ничего мыть и убирать. Помнишь, да? Все будет хорошо.

И он ушел.

Она лежала на кровати, одетая, в темной спальне, и ждала, когда же ее тело отдохнет и снова наберется сил, чтобы продолжить мыть посуду. Спину ломило, ноги гудели, а голова просто раскалывалась. Она вспомнила, как мама часто говорила ей, когда у нее болела голова, что, мол, организму надо помогать и не позволять ему страдать от боли. Что надо выпить болеутоляющее. Вот и сейчас она словно бы услышала мамин голос, заставила себя подняться, включить свет и отправиться в ванную комнату, где в шкафчике была коробка с лекарствами. Она взяла две таблетки и проглотила, запивая водой из-под крана. В большой кастрюле на столе был компот, быть может опасный, как и все вокруг. Да чушь все это! Глупости! На днях станет ясно, чем была отравлена и отравлена ли вообще была Наташа.

Надя принялась мыть тарелки и складывать их стопкой. Через четверть часа примерно ей стало намного легче – голова перестала болеть. И все, что произошло с ней сегодня, показалось ей не таким уж и страшным. С Наташей все выяснится. С Семеном тоже она как-нибудь разберется и придумает способ, как не спать с ним. Скажет, к примеру, что он храпит, или придумает себе какую-нибудь болезнь, недомогание, чтобы избежать близости. Главное – это дождаться того момента, когда она освободится от долгов. В благодарность за это она постарается позаботиться о нем, попытается разглядеть в нем человека, найти все самое хорошее, что есть. Ну не зверь же он, раз пообещал помочь ей. В любом случае, пока он не выполнит свое обещание, она его к себе не подпустит. Все просто.

Вот так, успокаивая себя, она продолжала убираться на кухне, осторожно мечтая о домработнице и новой жизни. Хотя эту самую жизнь она представляла себе пока что весьма смутно. Было и еще кое-что, что придавало ей силы. Было в Семене что-то взрослое, как если бы он был ее отцом.

Последние годы в их жизни с мамой не было мужчины, и все проблемы они привыкли решать сами. Что, если ее муж действительно возьмет всю ответственность на себя и избавит ее вообще от каких-либо забот? Разве не об этом мечтает каждая девушка, собираясь замуж? И все бы ничего, будь он ну хотя бы немного помоложе и посимпатичнее… А вдруг он какой-нибудь извращенец? Или садист? Или дурно пахнет? Или у него противная кожа?